Порочная страсть на двоих
Пролог
Холод и мрак казались нескончаемыми. Мартовская сырость пробирала до костей, а расколотый кусками подтаявший лед на асфальте был слишком подозрительно похож на его разбитую вдребезги душу.
Макар шел по обочине дороги, засунув руки в карманы тесной кожаной куртки. Он старался не оглядываться – сказывалась привычка, выработанная за годы работы под прикрытием. В одном из карманов он сжимал острый складной нож – тоже привычка. Нож или заточка – если под рукой нет пистолета, подойдет любой острый предмет.
Его темные вьющиеся волосы безжалостно трепал промозглый ветер, но не один мускул не дрогнул на мужественном лице. Фигура, гибкая и крепкая, намекала на стальные мышцы, которые скрывались под одеждой. Его состояние выдавали только глаза – карие, обычно пронизывающие насквозь – сейчас в них сквозили отчаяние и безысходность. Впервые за последние три года Макар шел в никуда.
Три года прошло с тех пор, как его вышвырнули из отдела по борьбе с организованной преступностью.
…Они работали с сетью подпольных казино. Тщательно отработанная легенда затрещала по швам, когда Макар с напарником влезли в самое логово. Операция провалилась. Костю Попова расстреляли на месте, а Макар чудом остался жив.
Приняв решение, начать с чистого листа, он с женой Ритой и маленьким сыном эмигрировал в Америку. Жена мечтала о Манхэттене, а ее родному дяде на Брайтон-Бич очень требовался помощник.
Время не лечит. Но оно понемногу стирает острые грани и углы, заставляя смириться. Вот и Макару начала забываться трагедия, связанная со службой. Будь он немного удачливее, мог бы запросто пристроиться в киноиндустрию – слишком привлекательной внешностью одарила его природа. Пронзительный взгляд карих глаз из-под красиво изогнутых густых бровей, темные волнистые волосы и роскошная фигура, которая благодаря изнурительным тренировкам была в идеальном состоянии. Все это не раз пленило женские сердца, но здесь, на Брайтон-Бич, никому не было дела до кинематографа. Здесь время, будто остановилось. Оно застряло в девяностых, а может, в конце восьмидесятых, и никак не хотело перепрыгивать в двухтысячные.
Мелкий бизнес, которым так кичился по телефону дядя жены, на самом деле оказался тесной лавкой, в которой торговали не совсем свежими овощами. Эмигранты, подобные Макару и его жене, ютились в поразительно похожих на русские многоэтажки высотках и дешевых бараках.
Красивая набережная и парк развлечений – вот и все достопримечательности Брайтон Бич. В остальном место ничем не отличалось от русской глубинки. На тротуарах шла бойкая торговля барахлом. Местные лавки предлагали водку, грузинское вино, русские пельмени, вареники и даже мясные блюда на заказ для праздничного стола. В общую картину вливались магазины, набитые китайскими шмотками и дешевой парфюмерией, а грохочущую над головой ветку метро уже давно никто не замечал. Именно такой предстала бравая Америка перед Макаром и уже третий год подряд насмехалась над всеми его попытками адаптироваться к жизни русских иммигрантов.
Он устремился вперед, к метро. Ему казалось, он задыхается от смрада соотечественников, жалко пытающихся подражать американцам. Мама-Америка, манящая мечтой, отныне предстала совсем в другом свете. За три года она очень красиво показала Макару, что ему никогда не стать американцем. Его русские награды здесь не стоили ни гроша, а прозябать на Брайтон-Бич бывшему сотруднику русского уголовного розыска было противно.
Рита отчаянно пыталась влиться в поток эмигрантов, стать «своей». На этой почве у них с Макаром часто возникали бурные ссоры.
А сегодня днем Рита объявила, что переезжает с сыном в Бруклин. У нее появился состоятельный воздыхатель. Терпеть рядом с собой русского мужа Рита больше была не намерена.
«Возвращайся в свою Россию! Там тебе самое место. Там все такие же, как и ты – гордые и нищие», – ее последние слова были плевком в лицо, ответом на которые стала хлесткая пощечина.
Придерживая левой рукой горящую от удара щеку, правой Рита схватила за шиворот их общего сына и поволокла к выходу. Туда, где уже стояли собранные в чемоданы вещи.
Макар вспомнил заплаканное лицо сынишки, и ему стало нечем дышать.
«Я не хочу! Не хочу уезжать от папы!» – захлебывался слезами Данил.
А он, Макар, стоял, будто в ступоре, и ничего не мог сделать. В Америке хозяином жизни являлся Боб Моррис, толстый и расчетливый адвокат, которого подцепила ушлая Рита в то время, как Макар помогал ее дяде в овощной лавке.
Шестилетнего Данила отчаянно пихали американской речью, заставляли быть, «как все», не выделяться, и в довершение всего приказали отречься от родного отца. Взамен никак не преуспевшего в чужой стране бывшего силовика маленькому Дане подсунули толстого и расчетливого адвоката Боба Морриса.