Негодование разгорается во мне при мысли, что мне должно быть не наплевать на то, что кто-то здесь думает. Что я должна делать все, чего не хочу, чтобы успокоить Луку и его семью. Но это было то, из-за чего была вся прошлая ночь. И так будет всю оставшуюся жизнь, пока я с ним. Однако, полагаю, если мне придется играть эту роль, я могла бы с таким же успехом не оставаться голодной.
Я беру тарелку со шведского стола, кладу на нее кусочки еды, особо не обращая внимания, и отступаю к нашему столику. Лука болтает с кем-то справа от себя, давая мне возможность уйти в себя, оставаясь настолько тихой и незамеченной, насколько я могу. Я не хочу ни с кем разговаривать, я не хочу притворяться счастливой. Я просто хочу, чтобы с этим покончили. Я так погружена в свои мысли, так поглощена тем, как раскладываю по тарелке кусочки копченого лосося и яичницу-болтунью, что мне требуется секунда, чтобы уловить звук взрыва.
На самом деле, на долю секунды, когда я лечу назад по воздуху, в ушах звенит и пульсирует боль, вокруг меня звенят разбивающиеся стекла и раздаются крики, я не совсем понимаю, что происходит. Нет, пока я не приземляюсь плашмя на спину, моя голова ударяется обо что-то твердое, и боль заливает мое тело, когда я пытаюсь держать глаза открытыми, чтобы увидеть, что происходит. В голове у меня все путается, и я пытаюсь встать, только чтобы услышать, как Лука выкрикивает мое имя.
— София! — Он бросается ко мне, наваливаясь своим телом на мое, его руки обхватывают мою голову. — Лежать! Не двигайся, блядь!
Кажется, что следующий взрыв разрывает мои барабанные перепонки, мою голову, и я чувствую слабую струйку чего-то теплого по моей щеке. Мое тело сотрясается от боли, ломит каждую конечность, и я чувствую тяжелый вес Луки на себе. Я все еще слабо слышу плач и вопли, но они звучат очень далеко, как будто что-то слышно через туннель.
Комнату заполняет дым. Боковым зрением я вижу, как кто-то ползет мимо меня, но это быстро забывается, когда мое зрение ненадолго возвращается в фокус, и я вижу, что Лука навалился на меня сверху, из его носа и рта течет кровь, его руки все еще подняты вверх, как будто для защиты меня. Моя рука в ловушке под ним, и когда я пытаюсь высвободить ее, я чувствую что-то теплое и влажное на его боку, липкое к моим пальцам.
Я должна встать. Я должна позвать на помощь. Я должна что-то сделать, но я не могу пошевелиться. Я с трудом могу думать. Все, что я могу чувствовать, это боль, и мое зрение снова затуманивается, сужаясь, когда я задыхаюсь под весом Луки, зная, что он может быть уже мертв, или он может умереть, и в свои последние мгновения по какой-то причине он решил защитить меня.
Жену, которую он не хотел.
Я не могу разобраться в этом. Но я не могу разобраться ни в чем, мой разум кажется затуманенным, и мое зрение все еще сужается, темнея по краям.
У меня осталась последняя вспышка воспоминания о том, как я впервые увидела лицо Луки, когда он открыл дверцу шкафа, его рубашка была забрызгана кровью, лицо окаменело, в руке он сжимал пистолет как раз перед тем, как я потеряла сознание.
А затем все становится черным.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…