— Думаешь, не знаю, перед кем ты ноги раздвигаешь?
— Отпусти! — процедила сквозь зубы и вскочила с кровати, заставляя мужчину разжать пальцы, напоследок оставив болезненные полосы на предплечье. — Не понимаю, о чём ты!
— Этот чёрт лишил меня всего, а ты ему аттракцион устраиваешь! Шлюха! Вся в мать! Передай курице, что я знаю о её похождениях!
Мозгом понимала, что надо уходить, но на деле стояла у двери и во все глаза смотрела на брызжущего ядом отца. На этот раз он был особо жесток: позволил узнать, какого это — быть согретой в отеческих объятьях, и тут же оглушил реальностью бытия, не давая прийти в себя.
— Мне Чарльз всё рассказал, прежде чем кинуть со всеми потрохами! Если раньше я готов был мериться с наличием тупой дочери, то с тупой шлюхой мериться не намерен! — прижала ладони к горящим щекам и лихорадочно заёрзала на месте, не находя выхода, когда он был за спиной. — Остаётся надеяться, что ты не помрёшь от сифилиса, как мать этого Чёрта! Пошла отсюда!
Выбежала из палаты и громко хлопнула дверью, прижимаясь к ней спиной на случай, если отцу вздумается рвануть за мной следом. Сердце колотилось в бешеном ритме, вызывая колющие потуги в боку и заставляя согнуться пополам. Я будто пробежала километр на максимум своих возможностей, и теперь с трудом могла отдышаться.
— Подонок опять разбушевался, — услышала голос матери и с громким стоном закрыла уши ладонями. Заткнись! Увидела перед глазами протянутую влажную салфетку, и это стало последней каплей. Вырвала несчастную салфетку и отбросила в сторону, выпрямляясь во весь рост. Почему женщина улыбается? Ей, чёрт подери, смешно? На мой гневный взгляд лишь развела руками:
— О-х-х, Никки, чего ты плачешь? Будто не знаешь своего отца!
— У меня нет отца… — прошептала, но женщина, конечно же, не потрудилась прислушаться:
— В следующий раз не коплюсь на драму! Приеду к этому уроду и тебе сообщу, только убедившись, что он наверняка…
— Замолчи! — вскричала, не желая выслушивать очередную грязь. — Никогда мне больше не звони, поняла? Забудь, что у тебя есть дочь!
Женщина показано схватилась за сердце и поднялась с дивана, но не позволила ей прикоснуться ко мне — стремительно отступала к лестничному пролёту:
— Нет у тебя дочери, поняла? Я сдохла! Радуйтесь!
Забежала в женскую комнату и растолкала недовольную очередь, пробираясь к умывальнику. Томас не должен был увидеть мою слабость. Я, чёрт дери, не должна видеть свою слабость, но неотрывно прожигала взглядом отражение в зеркале.
Мать, отец, брат сделали всё возможное, чтобы уйти из моей жизни и не оставить ни единого шанса на возвращение. Что же, это их выбор, а я никого удерживать не собиралась.
Промыла лицо холодной водой, и запоздало вспомнила о туши, которая растеклась под глазами и по щекам. Всё-таки мать в одном была права — я себя запустила. Мои смольные волосы, славившиеся шелковистым блеском, напоминали ветхую солому, форма бровей расплылась, морщинки на переносице от приевшегося хмурого вида углубились, а губы напоминали потрескавшуюся шпаклёвку.
Закрыла глаза и сделала глубокий вдох-выдох, прежде чем достать из сумки бальзам для изгрызенных губ. Один слой, затем второй, третий, и в какой-то момент я настолько сильно возненавидела собственное отражение, что бросила в него бесполезный бальзам.
— Девушка, вы в своём уме? — охнула женщина, подпрыгнувши на месте от внезапного треска стекла. До беления костяшек сжала пальцами края раковины и попыталась успокоиться, абстрагируясь от активных шепотков за спиной.
— Чёртовы курицы! — не выдержала гнетущего внимания и направилась к двери, намеренно задевая плечом презрительно косившихся женщин. — Развели курятник!
Сбежала вниз по ступенькам к ресепшену, оглядываясь в поисках мужчины, и увидела его у автомата с горячими напитками. Справившись с учащённым сердцебиением, попыталась натянуть на лицо улыбку, которая, как оказалось, выдала меня со всеми потрохами. Томас с хмурым выражением на лице передал мне бумажный стакан горячего латте:
— Что случилось?
Пожала плечами и настолько сильно сжала пальцами стакан, что хрупкая «конструкция» выплеснула напиток за свои края. Горячая жидкость неприятно обожгла руки, но от болезненных ощущений вовремя спас Майер, забирая стакан себе:
— Осторожней!
— Сегодня я убедилась, что меня никто не любит, — пожала плечами и заглянула в любимые глаза. — И знаешь, всё равно. Мне никто не нужен!