— Нет же, Ник! Позволь мне признать свои ошибки. В прошлый раз я крупно ошибся: Томас, оказывается, любит тебя.
Всматривался в лицо девушки, но она упорно буравила стену перед собой, никак не отреагировав на мои слова. Ожидаемо.
— И ты любишь Томаса.
Ноль реакции. Только когда мой большой палец очертил костяшки её пальцев, тогда она поморщилась. Неприятно.
— Он мне всё время врал, Никки. Говорил, что презирает мать, тебя, в итоге я поддавался на его провокации, — наклонился к девушке и грустно улыбнулся, когда она тут же отклонила голову назад. — Знаешь, что мать сказала, умирая?
— Не знаю и знать не хочу!
Сильнее сжал пальцы на тонком запястье. Грубить не надо!
— Она сказала, что готова покинуть этот мир, потому что маленький Томас её простил. Представляешь? Она умирала на моих руках и говорила о Томасе. Значит ли, что она любила его? Получается, и он любил, раз простил!
Тёмно-карий взгляд стрельнул в мою сторону, обдавая волной прорывающейся ярости. Девушка предприняла очередную попытку ослабить захват — безуспешно.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Да потому что ты такая же! — заверил я и свободной рукой достал из кармана толстовки прямоугольную фотокарточку. — Ты была права: смотря на тебя, вспоминаю маму. Томас к вам относился, как к дерьму, а вы продолжали его любить. Почему? Вам так нравится грубое, скотское отношение?
Перевёл взгляд на подрагивающие губы девушки и нахмурился.
— Чарльз… — прошептала, смирившись с болезненной хваткой на своей руке. — Ты безумен!
— Вовсе нет, Никки! Ты только посмотри! — протянул ей фотокарточку с изображением молодой матери, но к моему огромному разочарованию девушка осталась безучастна. — Посмотри!
Она не моргнула, широко распахнутыми глазами всматриваясь в мои. Кто ещё безумен! Упорно вложил в её оккупированную руку фотографию и жёстко повторил:
— Прояви уважение!
Я не ожидал подобного, поэтому упустил из виду, как пальцы девушки сжались и в ту же секунду отбросили смятый портрет к нашим ногам. Что-то ухнуло глубоко внутри, заставляя мышцы лица болезненно сжаться. Она не уважала мою мать, мою память о ней, она не уважала себя, глупо отрицая очевидное сходство. Глупая шлюха!
Почувствовал, как ладонь обдало огнём и уставился на распластавшуюся на кровати девушку, из глаз которой брызнул фонтан слёз. Раскаивалась. Она раскаивалась!
— Вам так нравилось грубое к себе отношение! — напомнил, не испытывая ни грамма вины за удар. — Только так можно заслужить вашу любовь!
Мать терпела выходки Томаса, но продолжала любить, не делясь и толикой любви к безгранично нежному сыну. Ко мне. Никки наслаждалась грубостью Томаса, не ценя моего доброго отношения ни к ней, ни к её семье.
К чёрту доброту, она никому не сдалась!
— Отвали! — кричала девушка, когда навалился на неё сверху и придавил массой тела. — Свали урод!
Тонкие пальцы вцепились в мою бороду и болезненно потянули, лишая несколько ценных волосков. Надавил ладонью на грудную клетку девушки, в буквальном смысле впечатывая в упругий матрас, и свободной рукой схватил подушку:
— Томас не любит видеть скорченные лица! — пояснил свои дальнейшие действия, чтобы у девушки «после» не оставалось вопросов. Прижал подушку к её лицу и, получив взамен новую порцию брыканий под собой, силой надавил.
— Вы же любите именно так, — бормотал, уже не обращая внимания на тонкие руки, царапающие моё лицо, и длинные ноги, запутавшиеся в простынях. — Вас же всё устраивает.
Распахнул полы чёрного халата и замер, разглядывая солнечного зайчика на выточенной талии девушки. Ну, нельзя с такой идеальной кожей быть грубым! Не создана она для грубости! Осторожно провёл ладонью по золотистому шёлку и уткнулся лицом в выпирающие рёбра, ощущая себя неправильно.
Всё происходящее не для меня. Я не такой моральный урод, как мой младший брат. Я просто не мог, однако девушка перестала сопротивляться, наверное, смерившись. Как смерилась с непроходимым мерзавцем — Майером!
— Никки, прости… — раскаялся я, отстраняя от девушки, — Мне не следовало…
Ослабил хватку на подушке и отбросил её в сторону, открывая взгляду влажное от слёз девичье лицо. Господи, она такая молодая, но уже такая потерянная, такая повязшая в порочности.
— Никки, — позвал девушку и непонимающе свёл брови, когда она не открыла глаз. — Никки?
Осторожно потряс её за плечо и, получив ноль реакции, приподнял туловище над кроватью. Сильнее потряс девушку, которая, подобно тряпичной кукле, легко поддавалась моей встряске, отчего голова запрокинулась назад. Смольные волосы рассыпались по кровати, когда я в ужасе отпустил плечи Никки, позволяя телу принять пугающую, неестественную позу.