Наблюдала напряжённую спину Мудака, направляющегося в ванную комнату, и не могла не оставить последнее слово за собой:
— Если окажется…
— Заткнись уже!
От громкого ора и не менее громкого хлопка двери ноги подкосились, и я опустилась на кровать. Что за дьявол вселился в Томаса, который первым в нашем дуэте должен был ратовать против незапланированных детей?
Вот теперь я испугалась по-настоящему.
Повисшую гробовую тишину прервали тихие звуки воды, и я сама не заметила, как с облегчением выдохнула. Что за чёрт произошёл? Реакция Мудака привела меня к полной капитуляции, заставляя захлопнуть рот и поджать губы до их полного исчезновения с лица.
Выключила свет, погружая комнату в темноту, прерывающуюся бликами яркой картинки экрана телевизора, и забралась в кровать, теплее кутаясь в воздушное одеяло. Без понятия, от чего знобило больше: от поджидающей неизвестности или же холодных простыней? Одно знала наверняка: если тема беременности настолько сильно сказывается на адекватном поведении Томаса, когда мне подобная тема с высокой колокольни, то нам будет очень сложно. Первая проблема на пути нашего «долго и счастливо», и мы разбежались по разным комнатам, наговорив друг другу гадостей.
Вода в ванной комнате стихла, и я быстро закрыла глаза.
Помнила эти чувства: учащённое сердцебиение, покалывание в висках и желание вывернуть наизнанку пальцы, лишь бы они перестали позорно трястись. Я помнила, как медленно открывалась дверь, тяжёлые шаги, раздражённый рык при виде меня, не свалившую к чёрту. Помнила, с каким неудовольствием мужчина ложился на край кровати и с нескрываемой злобой вырывал из моего захвата часть одеяла. Помнила, как сдерживала злость и дикую обиду, как считала минуты до восхода солнца, которое прогонит повисшие над нами тучи, и мы сделаем вид, будто ничего не произошло. Я сделаю вид, что ничего не произошло. Потому что любила. Потому что не хотела терять.
Открыла глаза, когда сцена прошлого, точно по отрепетированному сценарию, повторилась. Скрип двери, негромкие шаги, тихий писк выключившегося телевизора, и ощутила, как кровать медленно прогнулась под тяжестью мужского тела. Зажмурилась, чтобы не видеть его тень в лунном свете и не поддаваться желанию разглядеть в чёрном силуэте характерную усмешку.
Неожиданно почувствовала, как мягкое одеяло подобралось под меня, не оставляя шансов холодному воздуху завладеть миллиметром оголившегося тела, и ощутила осторожное прикосновение ладони ко лбу. У меня жар, но вовсе не от простуды, а от осознания, насколько сильна во мне Идиотка!
Накрыла руку мужчины и развернулась к нему, с неразборчивым всхлипом утыкаясь лицом в шею. Это же Томас, а не мистер Финч. Это же Мудак, который режет с плеча, а после скрывает ото всего мира в крепких, надёжных объятьях.
— Ни-и-к, — прошептал, позволяя глотать слёзы, которые никак не хотели выкатиться из глаз и облегчить боль режущихся глаз. — Я не должен был повышать на тебя голос. Прости.
Не сдержала смешка, прислоняясь лбом к влажному от мокрых волос лбу Томаса:
— Не мне же одной кричать на тебя.
Намёк на улыбку мелькнул на губах столь же резко, как исчез с манящей линии. Томас протяжно вздохнул:
— Просто стало так херово при мысли, что моему отцу ничего не стоило оплатить мою смерть. И, чёрт подери, Ник, твои слова! Если бы мать рассуждала, как ты, то я бы сейчас не лежал здесь.
О, нет-нет-нет!
— Тома-а-с, — прошептала, нежно перебирая влажные волосы на его затылке, и не могла сдержать боли в голосе. — Мне очень жаль. Правда.
Теснее прижалась к мужчине, опуская его голову к себе на грудь, позволяя учащённому сердцебиению подействовать на Томаса, подобно успокоительному. Я понимала его и с лихвой осознавала свою тупость, когда рванула с двумя тестами к мужчине и заявила о намерении сделать аборт. Обычная жизнь мисс Стаффорд: сначала делала, потом думала.
— Твоя мать думала, что сможет удержать мужчину ребёнком.
Томас усмехнулся и, готова поклясться, услышала едва уловимое: «Глупая шлюха».
— Я же не преследую подобной цели. Я просто не готова, понимаешь? Мне двадцать один, — осторожно напомнила, боясь ляпнуть очередную глупость. — Я живу в самом убогом номере отеля, и вся моя зарплата уходит в копилку на квартиру. А ещё я хочу вернуть свою ауди. И путешествовать хочу, Томас. И глупости совершать хочу. Мне двадцать один!
— Ник…
— Я не придерживаюсь модной идеологии «Свобода от детей», я не против детей, но не сейчас. Сейчас не готова!
— Ник! — настойчиво повторил моё имя, и ощутила, как пальцы прижались к скулам, останавливая поток прорывающихся слов. — Я тебя понял!
Разве? Боги! Чувствовала себя дьяволом воплоти и никак не могла избавиться от этого мерзкого ощущения. Томас со своим внутренним мудаком был воплощением снизошедшего Ангела! И как только могла забыть его счастливый блеск в глазах при виде малышки Глассов?
Хватило пяти минут выдержки, прежде чем выпалила:
— Неужели ты хочешь ребёнка?
Майер в раздражении перекатился на свободный край кровати и прикрыл глаза ладонью:
— Прошу, Ник, ни слова о детях. Вернёмся к разговору, если завтра врач подтвердит твою беременность.
Согласно кивнула и удобнее устроилась на кровати, прижавшись к боку мужчины. Несмотря на глубокую ночь за окном, свинцовые веки и продолжительные зевки, — никто из нас не заснул в ближайший час. Этой ночью расшатанные нервы не позволили сомкнуть глаз.
Неприятное чувство поселилось в душе, когда мать скинула адрес больницы. Помнилось, у отца всегда был личный лекарь, личный фармацевт, личный подтиратель соплей и личный подносчик таблеток. Стоило ему чихнуть, как вокруг тут же начинали юлить профессионалы в области «чихание без причины». Настало время, когда отец из уютных апартаментов переместился в самую простую больницу, в которой наблюдался обычный люд и в которой наша нашумевшая фамилия вызовет лишь саркастическую улыбку.
Я искренне надеялась, что мать не согнулась в припадке на одном из диванов, не славившегося своей кожей и упругой набивкой, и не нагрубила персоналу, отказавшему приносить чашечку изысканного кофе.
Ускорила шаг и в неудовольствии поглядела на Томаса, отставшего на несколько пролётов вверх по лестнице. Он вовсе не спешил и даже умудрился пропустить вперёд уборщиков, чем заставил остановиться и выпалить:
— Не хочешь вернуться в машину? Ей Богу, Томас, отца хватит второй приступ, если увидит тебя!
— Я не собираюсь заходить в палату, — успокоил мужчина и, быстро преодолев расстояние между нами, вручил пакет с фруктами. — Ты вообще уверена, что стоит навещать его? Он как-то не рвался разрешать твои проблемы.
Нет, я не уверена и до последнего сомневалась, но отступать было поздно. Нутром чувствовала в нескольких метрах суетившуюся мать и, не желая находить отговорки сбежать из больницы без оглядки, переступила порог стационарного этажа.
Не ошиблась: мать мерила шагами узкий проход от одной двери палаты к другой и усердно вытирала ладони влажной салфеткой. Она нисколько не изменилась, только загорела и, что лукавить, похорошела. Женщины всего мира могли возненавидеть её за возраст сорок пять и внешний вид тридцатипятилетней жгучей брюнетки с фигурой молодой Синди Кроуфорд.
— Никки! — воскликнула мать и взмахнула руками, дожидаясь, пока я на ватных ногах дойду до неё. Ни шагу навстречу.
— Привет, мам, — неосознанно прошептала и ощутила, как грудную клетку болезненно сдавило, когда потянулась за объятьями и не получила желаемой материнской ласки.
— Никки, ты себя видела? — заохала мать и ухватила за плечи, в нескрываемой гримасе рассматривая мой внешний вид. — Когда ты последний раз посещала косметолога? Твои запущенные поры со спутников увидеть можно! А волосы? У тебя были такие красивые волосы!
Воодушевление, нахлынувшее при виде матери, разбилось о скалы жёсткой реальности, где не было места материнским чувства и, чёрт возьми, любви. Отступила, чувствуя пустоту в области сердца и с мольбой обернулась, поджидая появление Томаса. Только он способен восполнить образовавшийся вакуум внутри меня.