Меня заштормило. Ощущал горький привкус во рту и никак не мог отделаться от спазмов желудка при взгляде на постанывающего Чарльза. Наблюдал, как он предпринял попытку подняться на ноги и, в полной мере оценив представленные габариты, схватил ближе стоящий стул и шибанул по окровавленному затылку.
— Ты забудешь, как дышать! — пообещал и, отбросив стул, носок своих ботинок впечатал в крепкий пресс трупа. Ещё и ещё, неотрывно следя за подёргиваниями его конечностей, за лужей крови, собирающейся под ним, и с ожесточением схватил названного братца за грудки.
— Томас! — почувствовал, как мои плечи сковала железная хватка и оттянула назад, отчего тушка выскользнула из пальцев и грохнулась на пол. — Он же не сопротивляется, Томас! Он не сопротивляется!
Вывернулся из захвата и в ярости впечатал лезущего не в своё дело Артура в стену:
— Ещё бы он сопротивлялся! Ублюдок должен лежать калачиком и, мать твою, не сопротивляться!
Резко обернулся к распластавшемуся Чарльзу, чтобы увидеть его в окружении сбежавшегося медицинского персонала. Встретился взглядом с прятавшейся за углом пожилой женщиной и осознал, что всё это время мы были не одни. Я, чёрт возьми, никого не заметил, не жалея ударов для подонка, как и не пожалел финального штриха — стоило бородачу разлепить затёкшие кровью глаза, как первое, что увидел — подошву моих ботинок.
— Томас!
Мой кровавый след — мой источник удовлетворения, и никто: ни зануда — Артур, ни охранники, сделавшие вид, что ничего страшного не произошло, ни заведующий отделом, — никто не мог лишить наслаждения от результатов проделанной работы.
— Помни о важном деле, — напоследок проследил за недовольной физиономией Артура, прежде чем скрыться за дверью палаты. Намеренно смотрел себе под ноги, когда подходил к умывальнику и ополаскивал испачканные кровью руки, когда избавлялся от потрёпанного пиджака, оставаясь в чёрной футболке, и когда подошёл к кровати.
Медленно поднял взгляд от своих ботинок вверх по металлическим ножкам кровати, по неестественно серым рукам девушки, по собранным в неряшливую косу чёрным волосам, к неподвижному лицу. Всегда оно излучало либо улыбку, либо неудовольствие, но чаще откровенный вызов, который с энтузиазмом принимал.
— Ник, — по привычке позвал девушку, в сердцах надеясь, что она откроет глаза и разрешит пропасть в чёрной бездне. — Чё-ё-ё-ё-ё-рт!
Опустился на корточки, наплевав на наличие стульев у окна, и закрыл лицо руками, до последнего не желая признавать реальность происходящего. Ну, вот сейчас она сто процентов должна запустить пятерню в мои волосы и спросить, что за херня происходит. Ничего подобного.
Осторожно коснулся пальцами неподвижной руки черноволосой, медленно лаская облупившиеся костяшки её пальцев. Ноль реакции. Тогда сомкнул наши пальцы в крепкий замок и залюбовался тонкими пальцами, резко контрастирующих в объятьях моих «гигантов». Сердце болезненно сжалось, когда перевёл взгляд на бледное лицо девушки, которое ещё никогда не выглядело так невинно и слишком… по-детски.
Прижался губами к её холодной ладошки и мысленно нарёк себя кретином. Нет. Я — мудак и в придачу тугодум, раз только сейчас додумался перевернуть страницу в книге «Миссис Стаффорд» с главы «Обольстительная дьяволица в бордовом платье» на главу «Маленькая, но не по годам сильная девочка».
Много ли я знал двадцатилетних молодых людей, способных день изо дня бороться со свалившимся на них дерьмом? Много ли на них вообще сваливалось дерьма? В моём окружении не было подобных, а стоило появиться Никки, умело играющей несколько ролей, как я позабыл сделать скидку на её возраст.
Храбрый «ёжик» — так мысленно нарекал и подвергал проверкам на прочность. Какая, к чёрту, прочность? Я готов стать той опорой, тем щитом, той крепостью, которые были необходимы для моей маленькой сильной девочки.
Чувствовал вибрацию от неподвижной руки Никки, и это вселяло надежду. Никогда не заглядывал вперёд, но одно знал наверняка — она придёт в себя, я утомлю её нескончаемыми признаниями в любви и потребую, чтобы она никогда больше не играла со мной в молчанку, как в эту самую минуту.
Однако молчанка затянулась на непозволительно долгую неделю, заставившая вспомнить, почему никогда не строил долгосрочных планов на будущее.
Я никогда не видел необходимости торчать в стенах больницы, когда существовала сотовая связь и в любой момент можно легко созвониться с лечащим врачом и узнать о состоянии пациента. Однако на этот раз не смел отлучиться из больницы больше, чем на час. Мысль, что Никки откроет глаза, а рядом никого не будет — угнетала и заставила из кресла у окна соорудить подобие лежака. Я, чёрт возьми, неприхотлив, но больничная еда — откровенно херня.
Первый день не мог есть в присутствии неподвижной девушки, вынужденной питаться через многочисленные трубки. Не мог до пяти часов утра заснуть из-за грохочущего аппарат, от которого тянулись те самые трубки. Единственное, на что был способен — раздражаться по малейшему поводу и буровить взглядом девушку, чьи пальцы на руках изредка дёргались в неудачной попытке сменить положение. Стоит ли говорить, какую радость испытал при виде неожиданного телодвижения, как согнал всех докторов в палату и потребовал обрадовать хорошими новостями? Но время хороших новостей ещё не наступило.
Одного дня рядом с Никки хватило, чтобы медсёстры боязливо поглядывали в мою сторону, будто видели Чёрта, и старались лишний раз не попадаться на моём пути. В последующие несколько дней приноровился: заказывал еду из ресторана, шум приборов воспринимал, как колыбельную, а на едва уловимые подёргивания девичьих пальцем отвечал улыбкой.
— И сколько это будет длиться? — спросил у мистера Фишера, когда на третий день он лично обследовал Никки. К моему огромному разочарованию, дикой злости и приевшемуся раздражению, пожал плечами. Просто, блядь, дёрнул плечами!
— Что это значит? — издевательски изобразил его рваные телодвижения и не позволил старику фонариком слепить глаза черноволосой. — Вы хоть что-нибудь собираетесь предпринимать?
Мистер Фишер с печальным вдохом отключил фонарик и сложил руки на животе:
— Чтобы человек вышел из комы, необходимо устранить патологию. Мы её устранили.
Характерно перевёл взгляд на неподвижную девушку и усмехнулся:
— Ну, такое-е-е…
— Я чувствую вашу агрессию, мистер Майер, и прекрасно понимаю вас.
— Нихуя ты не понимаешь! — прошипел и вновь покосился на девушку, как если бы она могла нас слышать. Ох, если бы только она слышала бредни медицинского персонала, уверен, послала бы к чёрту всех и каждого!
Вернулся в кресло и удобнее уместил ноги на подлокотник, чувствуя на себе взгляд из-под очков.
— Могу продолжить? — уточнил мистер Фишер и включил фонарик в ответ на мой хмурый кивок.
Прошла неделя, и я чувствовал себя ядерной боеголовкой, способной в любой момент взорвать всех и вся к чёрту. Пожалуй, давно бы так и поступил, если бы не ощущал умиротворение от медленного перебирания в своих пальцах холодные пальцев девушки. Они остужали мой гнев, заставляли перевести дыхание и взглянуть на «старания» медицинских работников под другим углом — понять, что не всё в мире зависит от моего «требую».
— Ты устала, — усмехнулся, поглаживая ладонь девушки указательным пальцем. — И я заебался.
Да-а, не так представлял себе отдых в любимом Мюнхене. И глупо отрицать свою вину перед девушкой, когда наобещал долгожданного спокойствия, а в итоге облажался по всем фронтам.
Сжал тонкие пальцы и аккуратно положил руку вдоль тела, проделывая аналогичные махинации с другой рукой. Терпеть не мог, когда медсёстры складывали руки девушки на животе, вызывая в моей голове ужасные ассоциации. Помнил, как вошёл в палату и увидел картину маслом, после которой из помещения выбежали медсёстры и не решались заходить обратно без дозы успокоительного.
Я, чёрт подери, и без медицинской дряни спокоен, как удав, особенно в моменты, когда мою девушку не укладывали подобно покойнице.