Как раз на него и выходят окна моей спальни, да и всех мало-мальски значимых помещений в доме. С высоты второго этажа открывается хороший вид на раскинувшееся по соседству царство сна и забвения. Пристанище мертвых отделяет высокий кованый забор и небольшая рощица: в теплое время года зелень частично скрывает склепы и могилы, зато сейчас страна усопших лежит открыто, словно на ладони, а тощие и корявые силуэты деревьев лишь придают пейзажу атмосферности. Меж ними ютятся могилы и захоронения. Стоят кресты, надгробные камни, небольшие склепы и каменные фигуры скорбных, сложивших крылья ангелов.
В общем, мой дом расположен в чудесно умиротворяющем месте. Как раз таком, которое и подходит демонизируемой персоне вроде меня.
Я старался поселиться как можно дальше от живых людей, но и тут прогадал. Вход на кладбище находится совсем недалеко, и под моими окнами чуть ли не каждый день разыгрываются похоронные спектакли. Вот и сейчас… Солнце только встало, а по главной аллее уже тащится толпа народа, и шума от них, как от бродячего цирка или цыганского табора. Черные цилиндры, пальто и кринолины покачиваются, словно волнующееся чернильное море. Одна половина собравшихся плачет и воет, излишне театрально, на мой взгляд, другая спорит между собой. В центре копощащейся хмурой массы медленно ползет гроб, и безмятежный старичок в нем выглядит единственным адекватным существом среди всех них.
Через щели в неплотно пригнанных досках рамы ощутимо сквозило. Холод согнал утренную заторможенность, но мерзкая грусть никуда не делась. Она поднималась из живота, свивая внутренности в спазмированный клубок, медленно сжимая грудь стальными тисками неотвратимости. Одна из провожающих покойного дамочек вдруг вздела сложенный зонт и начала лупить им по голове шествующего рядом седого господина. С трудом оторвавшись от увлекательного зрелища, я отвернулся от окна и вышел из спальни.
Спустился по лестнице, шагая быстро и бездумно. Уже в самом низу споткнулся и чуть не пересчитал лбом все ступеньки… Ничего, выровнялся, всем туловищем врезался в дверь гостиной, распахнул ее и ввалился в комнату.
Напротив меня на серванте стоял пузатый графин с виски. Не видя ничего другого, я оказался рядом, дрожащими руками плеснул манящий напиток в бокал. Сделал глубокий глоток, и, издав, блаженный стон, замер, запрокинув голову…
Позади меня кто-то шумно выдохнул. Недоуменно моргнув, я резко обернулся, оглядывая пустую, как мне казалось, гостиную.
На краешке дивана, еле касаясь задницей бархатной подушки, сидел вчерашний журналистик. Выпрямленный и напряженный, он изумленно взирал на меня, готовый в любой момент взмыть в воздух. Ну прямо нахохлившийся галчонок, застрявший посередине между двумя ипостасями: уже не пушистый комочек перьев, но и не взрослая сильная особь. Так, недоразумение какое-то…
При еще более внимательном осмотре комнаты нашлась и причина его настороженности: Армстронг был рядом с писакой: не то, чтобы стоял прямо над душой… Хотя, даже находясь в нескольких метрах от гостя, дворецкий все равно производил именно такое впечатление.
А еще я вдруг осознал, что стою перед ними почти голый: в одних тонких кальсонах, с мокрыми волосами и алкоголем в руке.
Неловко получилось. Давно следовало перенести виски к себе в спальню.
— Доброе утро, Арм. Скажи, что вы мне просто снитесь, — проворчал я и плюхнулся в кресло.
Вопрос был риторическим. Как и следовало ожидать, Армостронг промолчал.
Интересно, как долго продолжалась эта немая сцена — нервно сидящий Малькольм и грозно возвышающийся над ним Арми до того, как я разрушил хрустальную красоту момента своим неуклюжим появлением?
— Здр… Здравствуйте, лорд Кавендиш, — журналист прочистил горло и медленно переполз в другую, более дальнюю от меня часть дивана. — Вы сказали прийти к вам следующим утром…
— А ты точно уходил?
Малек открыл было рот, чтобы ответить, но его опередил другой голос, страшный и хриплый. Звуки выходили рваными, неровными, исторгаясь из покореженного горла в боли и муках.
— Он тут… с шести часов… торчит..
Паренек подпрыгнул, затем, рухнув обратно, испуганно вжался в спинку дивана. Вот почему Армстронг старается не говорить без лишней необходимости — на неподготовленных людей его голос действует сокрушительным образом. Даже я, знающий дворецкого уже не один год, и то вздрогнул от неожиданности.
— Похвальное рвение, — кивнул я и откинул с лица мокрые волосы. — Удивился, что я уже не сплю?
— Удивился, что вы напиваетесь… Уже.
— Выпиваю, а не напиваюсь, — поправил его я и отпил из бокала.