Я киваю, не осмеливаясь говорить.
Внезапно он оказывается прямо перед моим лицом, а в области его виска пульсирует артерия.
— Я спрашиваю, ты поняла!? — кричит он, забрызгивая меня слюной.
Я зажмуриваюсь, как будто от этого он исчезнет. Мне кажется, что из меня высосали всю жизнь, и каждая секунда, проведенная в этом лимузине — это начало медленной и болезненной смерти. И я сама сделала этот выбор.
«Ты делаешь это для родителей», — говорю я себе, мысленно пытаясь забраться в темный, теплый и безопасный уголок. — «Помни это. Помни, чье счастье ты покупаешь».
— Глаза на меня, — говорит Сальвадор спокойным голосом, и я чувствую его горячее дыхание на своей коже. — Ты должна смотреть на меня, когда я разговариваю с тобой. Это одно из правил, — он хватает меня за подбородок и сильно сжимает, отчего мои глаза распахиваются, и я смотрю, на самом деле не желая видеть его. Своего мужа. — Другое правило, — продолжат он мягче, — Это то, что ты не будешь перечить. Также ты будешь верной и послушной. Ты не будешь даже смотреть на других мужчин, и, ради твоей безопасности, тебе не будет позволено заводить друзей, не одобренных мной. Ты не будешь покидать дом без сопровождения, и также будешь всегда оставаться стройной и красивой, улыбаясь всем, кого встречаешь. И ты не будешь отказывать мне в исполнении супружеских обязанностей, — говоря это, он облизывает губы. — А сейчас повторяю. Ты поняла?
Я поняла. Жизнь Луизы Чавес теперь закончена и нет пути назад.
Осталась только Луиза Рейес.
И она будет жить в море боли.
Мою девственность Сальвадор забрал на заднем сидении этого лимузина, за несколько минут до того, как мы достигли дома на пляже. Радует только то, что это произошло быстро. Конечно, это не уменьшило боль — ужасную, разрывающую на части боль — но мне хотя бы не пришлось терпеть унижение слишком долго.
Он вовсе не был нежным, добрым или хотя бы благородным; он обращался со мной как с куском мяса или как с частью своего имущества. Если секс такой всегда, то я не представляю, как кто-то может этим наслаждаться. У меня не было права голоса, не было и никаких других прав. Я принадлежала ему, хотела я этого или нет, и он мог иметь меня в любое время. Мои собственные чувства и желания никого не волновали.
Повторения я не хотела. Мне было больно, чертовски больно, и я пыталась не просыпаться как можно дольше, оттягивая свое первое утро с ним в качестве супруга. Но Сальвадор не верил в слово «нет»; не важно, как часто я его повторяла или как сильно я боролась… На самом деле, ему даже нравилось, когда я это делала. Он обнажал свое раздутое, уродливое тело и насиловал меня с такой ухмылкой на лице, которую не смогла бы полюбить даже его мать.
Если у него вообще есть мать. Не могу представить, чтобы кто-нибудь вырастил это чудовище. Думая о нем, как о маленьком мальчике, я осознаю, что в его сердце не было чистоты. Он был из тех детей, которые засовывают в пасть собакам петарды, дерутся на игровой площадке и плюют в приготовленную бабушкой еду. Я задумывалась об этих вещах, пытаясь понять, как можно стать таким мерзким и ненавистным человеком, в то время как он разрушал меня изнутри.
Ему не было достаточно того, что у меня все болит, и я уязвима; если я хоть немного сопротивлялась, он утверждал свое господство надо мной.
— Миссис Рейес, — зовет экономка с балкона позади меня.
Я сижу на пляже, где теплый Тихий океан плещется у моих ног и задевает кромку моего платья. Сижу здесь уже несколько часов, и знаю, что она зовет меня на ланч, но я не смогла бы есть, даже если бы попыталась.
Я игнорирую ее, смотря на свои руки, покрытые отметками и уродливыми синяками, так хорошо заметными при дневном свете. На долю секунды сильнейший страх наполняет мою грудную клетку как ледяная вода, и я задумываюсь о том, чтобы нырнуть прямо в океан и плыть, пока не утону.
Но это почти невозможно: слева от меня, наполовину скрывшись за пальмами, стоят охранники, наблюдая за имуществом и мной; я не вижу, кто находится справа, но точно знаю, что они не позволят мне утонуть.
Не позволят мне избежать моей участи.
Наш медовый месяц длится уже неделю. За все это время у меня не было возможности поговорить с родителями по телефону; также у меня не было возможности покинуть собственность Сальвадора, даже с охраной. Сальвадор обычно находится здесь ночью и утром, систематически избивая и насилуя меня. Однажды он заставил меня делать непристойные вещи с Дэвидом, его правой рукой, и, когда я отказалась, он приставил пистолет к моему виску. Часть меня хотела продолжить отказываться, чтобы он нажал на курок, но другая часть знала, что он этого не сделает: я являлась его женой всего несколько дней, и у него оставалась еще целая жизнь, чтобы наслаждаться моими страданиями.