Эта власть просто невероятна.
Вскоре Хавьер кончает, и я стараюсь не упустить ни одной детали. То, как сжимаются его брови, то, как волосы липнут к его влажному лицу, то, как он зажмуривается и прогибает спину. Прямо перед оргазмом его челюсть сжимается, и за этим следует освобождение, заставляющее его громко стонать и шумно вдыхать воздух.
Хавьер падает на меня, стараясь не прижимать мое тело к столу. Его член по-прежнему во мне, и я чувствую, как по моим ногам начинает стекать влага. Медленно приходя в себя, Хавьер опирается на локти и убирает мои волосы за ухо.
Он выглядит красиво после того, как кончил, пока все еще находится во мне. В его взгляде нежность, а в улыбке непринужденность. Именно это мне хочется видеть всегда: проблеск мальчика за мужчиной, и проблеск мужчины за монстром. Хавьер смотрит на меня так ласково и открыто, что я понимаю — у него есть душа. Пусть порочная и запятнанная, но все же душа.
— Ну? — спрашивает он, проводя пальцем по моим губам.
Я чувствую свой запах на его пальцах. Так пахнем мы вместе: хорошая девочка и плохой мужчина, пленница и похититель.
Прочищаю горло.
— Ну, — повторяю я, наконец, обнаружив голос.
Мой мир все еще окрашен в миллион головокружительных цветов от того оргазма.
— Ну а теперь мы пойдем в мою комнату, — произносит он спокойно. — И повторим все это снова.
— Так скоро? — удивленно моргаю.
— Я предупреждал, — отвечает он с ухмылкой.
Верно. Однако я думала, что после произошедшего мне придется вернуться в свою комнату и сидеть там в одиночестве. Вчера я этого не хотела, но сейчас мне это нужно. Мне нужно время, чтобы отстраниться от бушующих гормонов и посмотреть на произошедшее со стороны. Мне нужно подумать о той власти, которой я теперь обладаю, и том, как ее удержать, особенно теперь, когда я знаю, что секс со мной — слабость Хавьера.
Однако в этот момент он подхватывает меня на руки и несет в свою спальню, и я понимаю, что и он является моей слабостью.
Думаю, мы еще не закончили разрушать друг друга.
Глава 17
Хавьер
Я проснулся с сухостью во рту и головной болью. У меня было похмелье, что случалось со мной нечасто. Я редко напивался — в этом бизнесе это невозможно, не тогда, когда ты находился на самом верху.
Но вчера я был другим человеком. Я стал человеком, порабощенным стыдом. Не за то, что сделал с Франко. Я не чувствовал ни отвращения, ни сожаления о том, что мучил этого человека. Даже когда он умолял меня остановиться, а я вынул свой член и помочился на его зияющие раны, я ничуть не расстроился из-за этого.
Нет, мне было стыдно за Луизу, за то, что не смог защитить ее, и за то, что нарушил свое обещание. Я никогда не давал их напрасно. Всегда имел в виду то, что говорил. Какой бы сильной она ни была, я знал, что под всей этой бравадой скрывается хрупкая оболочка, которая может треснуть при самых неблагоприятных обстоятельствах. Все это время я хотел сломить ее, и единственный способ сделать это — оказалось, совершить то, что я никогда бы не заставил себя сделать.
Наверное, это что-то говорит обо мне, что у меня есть предел моей безжалостности. Но если бы у меня не было своей морали и своего кодекса, то у кого бы они были? Кто-то должен был подавать пример.
Я перевернулся на спину и увидел Луизу, которая спала рядом со мной, почти свесившись с края кровати, спиной ко мне. На ней была одна из моих рубашек, слишком большая на ее маленькой фигуре, но я не мог вспомнить почему. Возможно, потому что она выглядела чертовски сексуально.
Она, казалось, была в глубоком сне, ее плечи поднимались и опускались, волосы рассыпались по наволочке. Часть меня жаждала протянуть руку и почувствовать их между пальцами, разбудить ее, поцеловав в плечо. Но я должен был держать эти желания при себе. Я был удивлен, что вообще позволил ей спать в моей постели и не отправил ее обратно в ее комнату.
Воспоминания о том, как я трахал ее на столе, сменились несколькими заходами в постели. Вот почему я не отослал ее.
На самом деле, я совершил ошибку. Огромную ошибку. Я не должен был поддаваться ей. Не должен был целовать ее, не должен был трахать ее. Я знал, что это опасный путь для меня, позволить себе близость с ней, быть внутри нее. Смотреть, как она кончает, когда я глубоко похоронен в ее киске, было похоже на религиозный опыт, и это воспламеняло мою преданность. Это подстегнуло зависимость и сделало меня ненасытным в ожидании следующей порции. Это было в моей природе — жаждать секса, как жаждут воды, и я слишком хорошо знал, как жажда может разрушить даже самые надежные планы.