Я был зол. Так сильно, что у меня перехватило дыхание. Мне потребовалась вся моя концентрация, чтобы успокоиться, начать вдыхать и выдыхать через нос. Почему она выбрала именно это?
— Луиза, пожалуйста, — сказал я ей, надеясь, что она увидит правду. — Ты умрешь. Он примет тебя из-за гордости, но ты для него — ничто. Ты слышишь меня? Ничто! Ты продержишься неделю или две, а потом он тебя убьет. А до этого, ты знаешь, что он с тобой сделает. Он… — я оборвал себя, не в силах закончить фразу.
Я даже не мог позволить себе думать об этом, но это было там, в моем мозгу. Звук голоса Сальвадора, страх, который я видел в глазах Луизы, жестокость, на которую он доказал, что способен.
— И я справлюсь с ним так же, как справлялась раньше, — сказала она с достоинством. — Это единственный способ. По крайней мере, я могу сказать, что попробовала. Еще один шанс на жизнь, какой бы жалкой она ни была. А ты? Тебе остается только потерять свою драгоценную гордость среди своих подчиненных. Остальной мир может посмеяться над твоей небезупречной безопасностью, но я уверена, что это будет то, что они скоро забудут. Для Мексики твой картель — все еще тот, с кем нужно считаться, и твоя гордость останется нетронутой. А ты, Хавьер Берналь, будешь продолжать в том же духе, что и раньше. Через неделю ты меня и не вспомнишь.
Но она должна была знать, должна была понимать, насколько это тяжело и для меня. А если и понимала, то, возможно, ей было все равно.
— Хорошо, — сказал я, кивнув ей. — Если это то, чего ты хочешь, я могу рассказать план остальным. Им это не понравится, но они не смогут ничего с этим поделать.
— Спасибо, — сказала она.
Она улыбнулась мне с силой миллиона разбитых сердец. Это была самая печальная вещь, которую я когда-либо видел, а я видел много печальных вещей на своем веку, вещей, которые будут преследовать меня до самой могилы.
И тогда я понял, по одной лишь улыбке, что моя Луиза, моя королева, сломила меня.
Глава 20
Луиза
В ту ночь я спала одна. На самом деле, я провела в одиночестве и большую часть дня. После того, как я узнала новости и придумала свой собственный ужасный план, Хавьер рассказал своим помощникам о том, что нам предстоит сделать. Они, как я и предполагала, восприняли это не очень хорошо. Эсте насупился, как плаксивый мальчишка, и даже Хуанито смотрел на Хавьера с пренебрежением. Должна признаться, как бы я ни высмеивала его за глупую гордость, в какой-то момент мне стало его почти жаль.
Доктор, казалось, воспринял это хуже всех. В своей спокойной, циничной, чудовищной манере он ругал Хавьера всеми возможными способами. Он называл его слабым. Мягким. Киской. Он говорил обо мне, как будто меня даже не было в комнате, но эти непристойные оскорбления о том, как хорошо я, должно быть, трахаюсь, ничего не значили. Все, что меня волновало, это воплощение моего плана в жизнь.
И, в конце концов, именно это и произойдет. Хавьер потерял лицо среди своих людей, но они будут защищать картель в целом. Меня отпустят. На следующий день Хуанито отвезет меня в Кулиакан. Я буду выглядеть так, будто только что сбежал откуда-то. У меня будет история, которую нужно рассказать. И тогда я буду надеяться на лучшее.
Я знала, что Хавьер был недоволен моим выбором, я тоже была недовольна. Мне было так страшно, что я оцепенела. Я не позволяла себе думать о том, что со мной может случиться, просто знала, что это должно быть сделано. Мои шансы на выживание были крайне малы. Мои шансы на гнусное издевательство, мучения и пытки были чрезвычайно высоки. В любом случае, меня ждала сильная боль.
Но, как я делала всю неделю, я отодвинула это на второй план. Пыталась насладиться последним днем, проведенным в этом доме, который в лучах умирающего солнца стал золотым, а вовсе не тюрьмой. Мне хотелось, чтобы Хавьер был рядом со мной, но он игнорировал меня, избегал меня. Я знала, что это к лучшему. Знала, что, если буду с ним, в его постели, это сделает уход еще сложнее.
Дело даже не в том, что мы с Хавьером были любовниками. Мы не были ничем таким, что можно было бы объяснить. Те отношения, которые у нас были не поддавались объяснению. Не было никакого смысла в том, чтобы я чувствовала нечто большее, чем просто влечение к такому мужчине, как он, и все же я чувствовала. Я не должна была позволять своим эмоциям оправдывать то, что он сделал, то, каким человеком он был, но, опять же, я это сделала.