Болезненно сглатываю. Хавьер точно убьет меня. Убийства – это его конек, так же, как и у Сала. В этом отношении мужчины не отличаются. Сал никогда не согласится на условия Хавьера, какими бы они ни были: я недостаточно важна, чтобы вести из-за меня переговоры. Он просто найдет другую женщину, которую будет регулярно насиловать и избивать.
Прошлые семь недель были для меня чистым адом. Сейчас я попала в новый ад, но в этот раз у меня уже нет сил бояться.
Но, вполне вероятно, я смогу найти в себе силы, чтобы снова сбежать. Осматриваю комнату на наличие камер. У Сальвадора камеры были повсюду, и я не сомневаюсь, что Хавьер – один из тех людей, которые следят за каждым твоим движением. Однако камер я не вижу, хотя это вовсе не значит, что их здесь нет.
Осторожно поднимаюсь с кровати, чувствуя боль во всем теле, и заглядываю в ванную, в которой есть только унитаз, раковина и рулон туалетной бумаги. Подхожу к окну и вижу, что на протяжении миль нет ничего кроме деревьев. Это очень похоже на леса, окружающие дом Сальвадора. Возможно ли, что мы по-прежнему находимся в западной Сьерра-Мадре? На улице ослепительно ярко светит солнце, хотя над верхушками деревьев заметны темно-серые тучи.
Я слышу стук в дверь и быстро разворачиваюсь. Мои инстинкты говорят мне надеть что-нибудь – льняная рубашка едва прикрывает мое нижнее белье – и схватить ближайшее оружие, но ни то, ни другое я сделать не могу, поэтому остаюсь практически раздетой и полностью беззащитной.
Стук раздается снова, сопровождаясь звуком открывающегося замка. Почему они просто не заходят, к чему это фальшиво-вежливое обращение? Если они делают это, чтобы сбить меня с толку, то им это удается.
Жду, затаив дыхание, и не отвожу взгляда от дверной ручки. Когда ничего не происходит, я проглатываю свое мужество и подхожу к двери. Держа пальцами дверную ручку, я замираю на мгновение, перед тем как распахнуть дверь настежь.
За дверью оказывается мужчина с подносом, на котором лежит какая-то еда, и стоит чашка кофе. Я помню этого мужчину с предыдущей ночи; его, вроде бы, зовут Эстебан. По лицу меня ударил не он, хотя, возможно, именно он вырезал что-то у меня на спине.
Мужчина косо улыбается мне и выглядит при этом абсолютно невинным, хотя невинность – это точно не про него. У него слегка волнистые волосы, коричневые с несколькими светлыми прядями, и он напоминает мне одного из серферов-хиппи, которых я видела в Лос-Кабосе. Он даже одет как они: широкие шорты и майка, которая не скрывает его мышцы. Единственное напоминание о том, чем он занимается – шрам на щеке. Однако это не делает его уродливым, скорее опасным. Опасным для меня.
– Что это? – с подозрением посматриваю на поднос в его руке.
– Завтрак, – отвечает он, кивая на поднос. – Тортилья, яйца, сальса и свежий манговый сок. Плюс кофе.
– И все напичкано наркотиками, чтобы вырубить меня, – говорю, не доверяя ему не на секунду.
Его улыбка становится ровной, игривой.
– Делай с этой едой все, что пожелаешь: ешь, не ешь – всем плевать. Мы просто хотим проявить гостеприимство.
Мне хочется засмеяться, но потом я понимаю, что он говорит серьезно.
– Хочешь проявить гостеприимство? Отпусти меня тогда, – смотрю в коридор и вижу, что в его конце стоит охранник.
На долю секунды, я думаю, что могу вывалить еду на голову Эсте и, возможно, добавить шрам на его вторую щеку, бросив в нее чашку кофе. Но далеко я не уйду, это точно: где есть один охранник, там есть и другие.
– Боюсь, мы не можем отпустить тебя, пока Сальвадор не заплатит выкуп, – говорит Эстебан. – По-другому никак.
– Тогда мне очень жаль вас, потому что Сальвадор за меня не заплатит ни копейки, – сообщаю я ему.
Мои слова удивляют Эстебана, но вскоре удивленный взгляд исчезает, и он говорит:
– Деньги нам не нужны, у нас их более чем достаточно. Нам нужна определенная доставочная полоса в Баху.
С недоверием смотрю на него и слегка качаю головой. Он что, серьезно? Если да, то они вообще не имеют представления о наших с Сальвадором отношениях. Какое же разочарование они испытают, когда поймут, что Сальвадор ничего за меня не даст. Они испытают разочарование, а я умру.
Когда я не отвечаю ему, он указывает на комнату позади меня.
– Можно войти?
– А если не разрешу, что ты сделаешь?
Он хмурится.
– А ты смелая. Ты хоть понимаешь, что с тобой произошло? Хавьер Берналь не очень милый человек, а ты у него в заложниках.
– Что же ты тогда мне еду приносишь, раз я – заложник?
Он поднимает брови.
– Я просто делаю все возможное, чтобы облегчить тебе жизнь в этом месте. Значит, есть ты не хочешь?
– Иди в задницу и эту еду прихвати с собой, – говорю я, чувствуя, как через меня проносится поток горячей крови.
Обычно я не ругаюсь и не перечу. Если бы это было возможно, мое новое бесстрашие испугало бы меня.
В этот момент я просто уверена, что сейчас Эстебан выплеснет кофе мне в лицо, загонит меня в комнату и изобьет. Но ничего подобного не происходит.
Он просто натянуто улыбается.
– Я просто пытаюсь сделать твое положение более комфортным. Другие этого делать не будут, – его взгляд темнеет. – Но и я могу быть плохим парнем, если ты этого хочешь.
Я верю. Под мальчишеским поведением я вижу гнев, злость и горечь, которые омрачают его истинную природу. Возможно, эта злость не направлена на меня, но она все равно в нем есть. Тот же взгляд был у Сальвадора, только свою испорченность он не скрывал. И хотя я не сомневаюсь, что во всей этой операции Эстебан, возможно, является хорошим парнем, я приказываю себе никогда не воображать, что он на моей стороне.
Не отрывая свой взгляд от его, я медленно шагаю обратно в комнату и захлопываю дверь перед его носом. Потом я не сдвигаюсь с места, ожидая, пока не слышу, как защелкивается замок.
Выдыхаю от облегчения, которое настолько потрясает меня, что я чувствую, что больше не могу стоять. Опираюсь на дверь и медленно сползаю вниз, пока не оказываюсь сидящей на полу. Откидываю голову и смотрю в окно, за которым по-прежнему светит солнце.
Если Сальвадор не выкупит меня, я проведу остаток своей жизни в этой комнате, а если выкупит, то это будет означать возвращение к прежней ужасной жизни. Мне не победить в этой игре.
Единственное, что у меня осталось, это чувство собственного достоинства. Я позволила Салу разрушать меня день за днем, часть за частью. Я не позволю этому повториться здесь. Они могут вырезать на мне что-то, насиловать меня, пытать, сбивать с толку своей гостеприимностью, но они никогда не проберутся мне под кожу. Они не сломают меня и не увидят моей боли.
С этой мыслью я чувствую, как единственная слеза стекает по моей щеке. Сглатываю и приказываю себе остановиться. Эта слеза для мамы и папы, жизнь которых я так отчаянно пыталась улучшить. Это последний раз, когда я плачу.
Они никогда не достигнут самой глубокой части меня.
Звук открывающегося замка будит меня. Я заснула прямо на полу, свесив голову набок, и моя шея теперь болит. Сейчас уже сумерки и солнце давно село.
Внезапно дверь открывается, толкая меня в спину. Кто бы это ни был, вежливость, выражающаяся в ожидании, пока я сама открою дверь, не распространяется на него. Быстро откатываюсь с прохода и встаю на колени, в то время как кто-то входит в комнату.
В приглушенном свете я не могу рассмотреть этого человека, но мне и не нужно видеть его, чтобы узнать. Он смотрит на меня, и я вижу, как мерцают его глаза, в то время как его лицо скрыто в тени.
– Почему ты сидишь на полу? – спрашивает Хавьер гладким как шелк голосом.
Я не отвечаю ему и не сдвигаюсь с места.
Он захлопывает за собой дверь и слегка наклоняет голову в сторону. Даже несмотря на приглушенный свет, я чувствую, что его глаза изучают меня.
– Слышал, ты ничего не ела сегодня. Эсте говорит, что ты послала его в зад. Жаль, что меня не было тут в этот момент. – Когда я снова не отвечаю, он делает шаг в мою сторону и протягивает мне руку. – Поднимайся, – говорит он, ожидая. Я не реагирую, отчего он напрягается и понижает голос. – Я сказал, поднимайся. Мне не нравится несколько раз повторять одно и то же.