– Интересно, – говорит он медленно. – Но, Луиза, он прав. Твои желания не важны. Важны наши. И это также касается людей, которые тебе дороги. – Эти слова заставляют ее поднять голову и посмотреть на него, отчего его губы изгибаются в ухмылке. – У тебя же есть родители. Они были на твоей свадьбе. Если Сальвадор не будет считать, что ты в опасности и будет думать, что ты скорее умрешь от рук картеля соперника, чем вернешься домой, как думаешь, что он сделает с твоими родителями? – Чувствую, как ее тело напрягается подо мной, как будто эта мысль только что посетила ее голову. Так вот что больше всего волнует ее: родители. Меня убивает то, что я не знал об этом, в отличие от Доктора. – Просто задумайся над этим, – заканчивает Доктор. – Я сейчас начну запись. Ты говоришь в камеру, Хавьер?
Киваю, входя в роль, и прижимаю нож к ее спине, готовясь сделать надрез, после чего дожидаюсь знака от Доктора и смотрю в камеру.
– Сальвадор, мы немного разочарованы тем, что ты не связался с нами, чтобы обсудить возвращение своей жены домой. Предлагаю тебе как можно скорее ответить, в противном случае ты не получишь Луизу целиком, – хватаю ее за волосы и оттягиваю назад, чтобы ему было видно ее лицо. К моему удивлению, с ее губ срывается крик: я действительно причинил ей боль. Ее реакция вызывает у Доктора, стоящего позади камеры, улыбку, и мне не остается ничего, кроме как тоже улыбнуться. Единственная разница в том, что моя улыбка фальшива. – У тебя прекрасная жена, – продолжаю я. – Очень красивая. Будет обидно, если ты потеряешь ее только потому, что не веришь в серьезность моих намерений. Серьезней быть не может. У тебя есть два дня на ответ, после чего она станет собственностью моего картеля, а что это означает, я уверен, ты знаешь. Это – только начало, – прижимаю кончик лезвия к ее коже, но вместо возбуждения, который обычно испытываю в этот момент, я чувствую, как мои внутренности сжимаются. Несмотря на это, я упорно задвигаю это легкомысленное чувство подальше, и резко ввожу нож в спину Луизы на дюйм.
Она кричит. Не знаю, кричит ли она от боли или мысли о потере родителей, но это именно то, чего мы хотели. Медленно веду лезвие вниз, отчего алые ручейки собираются вокруг металла и стекают по ее спине на покрывало. Луиза продолжает кричать до тех пор, пока Доктор не говорит нам, что съемка закончена.
Ее крики тут же прекращаются. Она тяжело дышит, из раны свободно течет кровь, но Луиза не издает ни звука.
Доктор слегка качает головой и говорит:
– Пойду отправлю запись и проверю Эсте. Сегодня было пролито слишком много крови, даже для такого как я.
Он собирает камеру и покидает комнату. Как только мы с Луизой остаемся наедине, я начинаю чувствовать себя растерянно, и это чувство абсолютно чуждо мне. Развязываю веревку, сковывающую ее запястья, и слезаю с нее, несколько мгновений смотря на бегущую кровь, перед тем как пойти в ванную за полотенцем. Прижимаю полотенце к ее спине, и она вздрагивает от моего прикосновения.
– Ты в порядке? – спрашиваю я. Она не отвечает. Продолжаю держать полотенце у раны и наблюдаю за тем, как красный цвет постепенно сменяет белый. – Этот порез довольно глубокий. Некрасивый. Мне не нравится оставлять некрасивые отметки.
Я ожидаю, что она меня пошлет. Я даже хочу, чтобы она меня послала, но она не проявляет никакой реакции, как обычно. Это чертовски разочаровывает.
– Тебя волнует судьба твоих родителей? – спрашиваю я, ища в ней искру. Ее мышцы напрягаются под моей рукой, и, кажется, девушка задерживает дыхание. Мое сердце танцует. Вот оно. – Я и не представлял, что они так много для тебя значат, – продолжаю я. – Конечно, я вообще ничего не знаю о них, но уверен, что если захочу, то смогу достать их имена и телефоны к завтрашнему дню. Думаю, они не жили с тобой и Сальвадором. Нет, скорее всего, они в Лос-Кабосе, абсолютно без защиты, – наклоняюсь ближе к ней. – Знаешь, дорогая моя, большинство дочерей не бросают родителей ради того, чтобы выйти замуж за наркобарона.
Внезапно, она садится, взметнув волосами, и я вижу ярость в ее глазах, в то время как продолжаю прижимать полотенце к ране так, чтобы девушка находилась близко ко мне.
Бл*ть, я хочу засунуть язык в ее рот и почувствовать этот гнев. Я хочу взять ее ярость прямо на этой кровати, позволяя крови омывать нас.
– Ты не знаешь ничего обо мне или моих родителях, – шипит она. – Так что даже не пытайся.
Хватаю ее за руку и притягиваю еще ближе, так, что она оказывается практически прижатой ко мне.
– О, я попытаюсь. Как это было? Девушка бросила своих родителей ради шанса выйти за мужчину своей мечты и стать женой наркобарона? Держу пари, ты сожалеешь о своем решении.
Она поднимает свободную руку, чтобы ударить меня, но я оказываюсь быстрее и, бросив полотенце, перехватываю ее за запястье. Заставив ее опуститься на спину, я удерживаю ее руки над головой и забираюсь на девушку сверху, несмотря на ее сопротивление.
Смотрю на нее и не могу сдержать улыбку. Было бы так просто трахнуть ее в данный момент, но мне еще больше хочется поиметь ее маленькую милую головку и увидеть, что в ней скрывается.
– Ты нихрена не знаешь! – кричит она. – Я была хорошей дочерью. Все, что я делала, было для них. Выйдя за Сальвадора, я смогла оплатить им сиделку, которая за ними присматривает. Они больны, и я каждый чертов день трудилась не покладая рук, чтобы убедиться в том, что они сыты и счастливы, а это никогда не было гарантией. Я делала все, что было в моих силах, чтобы обеспечить им лучшую жизнь. Мы были бедными, но они многим жертвовали ради меня, и я жертвовала многим ради них. Самой большой жертвой была моя жизнь. Я вышла за него, потому что, когда он спросил меня, знала, что смогу обеспечить своим родителям ту жизнь, которую они заслуживали. Я никогда не ждала от него любви и вообще чего-либо хорошего, но я знала, что с мамой и папой все будет в порядке.
Она не плачет, но я вижу слезы в ее глазах. Хмурюсь, когда ощущаю волну сочувствия к этой сильной девушке, проходящую через меня. Она никогда не жалеет себя и редко злится, хотя в жизни ей выпала та же дерьмовая карта, что и мне.
– Ты так сильно заботишься о своих родителях? – спрашиваю я, осознавая, что вдавливаю ее в кровать. – Ты вышла за Сала ради их счастья? Хотя я не понимаю, как свадьба дочери с этим мужчиной, может сделать родителей счастливыми.
– А тебе что, на твоих родителей наплевать? – ее брови почти соединяются, когда она хмурится, смотря на меня.
– Мои родители мертвы, – отвечаю я просто.
– О, мне жаль, – и, что любопытно, я понимаю, что она говорит искренне.
– А мне нет, – говорю я, не желая ее жалости. – Семья убивает.
Он качает головой.
– Это не по-мексикански. Семья – это все.
– Это проблема Мексики.
– Ты говоришь ужасные вещи.
Верно.
– И я – ужасный человек, – сообщаю я ей гладко.
– Да, – соглашается она. – Так и есть. Но это не то, чем стоит гордиться.
– И вот он я, лежу на тебе, гордясь всеми ужасными вещами, которые делаю. Я долго трудился, чтобы стать тем, кем являюсь. Очень нелегко быть уверенным в том, что делаешь, и слать всех нафиг. Люди думают, что я монстр, потому что я на самом деле являюсь монстром. И мне наплевать.
– Ты не монстр, – она прикусывает губу, и мне хочется сделать то же самое.
– Как скажешь. Тогда я просто ужасный человек.
– Да. Между этими понятиями есть разница. Я жила с монстром, так что знаю, на что это похоже.
Криво улыбаюсь ей и наклоняюсь до тех пор, пока между нашими лицами не оказывается всего несколько сантиметров. С этого расстояния я даже могу видеть золотые искорки в ее коричневато-красных глазах.
– Похоже ли это на нож в спине?
Она удивленно моргает, понимая правду. Монстр, ужасный человек – название не имеет значения. Я не так уж сильно отличаюсь от ее мужа – я просто еще один человек, ведущий свою игру.
Так и должно продолжаться.
Я слезаю с Луизы и подтягиваю ее к краю кровати так, чтобы она села, после чего поворачиваю ее спиной ко мне, чтобы осмотреть рану. Давление от того, что она была прижата к кровати, приостановило кровотечение, но теперь покрывало пропитано кровью.