Элис нахмурила брови, но ничего не сказала. Думаю, она знала, что мне не нужна ее жалость. И я был этому рад.
— Он никогда не говорил мне правду, — мрачно произнес я, мои внутренности скрутило. — Я узнал обо всем, что произошло, спустя долгое время. Большая часть Братства последовала с ним на смерть, чтобы поддержать его. Он пожертвовал собой, чтобы спасти наш народ.
— Оскуры отпустили их? — спросила Элис, игла снова вонзилась в меня.
Я кивнул, но моя челюсть была сжата. — У них была другая цель, — прорычал я. — Пока Братство отсутствовали, а я оставался дома, за мной пришла тетя Инферно, Мариэлла Оскура.
Элис молчала, ожидая, когда я продолжу.
— Группа засранцев Оскура ворвалась в мой дом, и я сражался за свою гребаную жизнь против них. Но моя магия не была пробуждена, у меня даже не было моего Ордена, — моя кожа затрепетала от воспоминаний. То, кем я стал сегодня, определялось тем моментом. Если бы я был быстрее, если бы я сбежал… возможно, я не был бы сейчас таким пустым, таким разбитым. — Меня бросили в фургон и отвезли в дом Мариэллы на окраине Алестрии. И там я пробыл четырнадцать месяцев.
— Райдер, — в ужасе вздохнула Элис, ее рука замерла.
— Продолжай, — потребовал я, и она снова прижала иглу к моей коже, заставляя меня расслабиться. Эти воспоминания можно было пережить только через боль. Мне нужна была отдушина. Я не говорил об этом с тех пор, как рассказал этой суке, школьному психологу, мисс Найтшейд. И она никогда не уточняла деталей, только то, что было необходимо. Я рассказывал ей это в течение нескольких месяцев, давая кусочки то тут, то там. Но Элис получала все сразу. Я понятия не имел, почему, но, рассказывая ей об этом, я не чувствовал себя так, словно меня заживо съедали голодные муравьи. Именно так я чувствовал себя, рассказывая все Найтшейд. Она не имела права знать мое прошлое, но мне казалось, что Элис уже владеет им.
— Меня поместили в комнату без окон… — я содрогнулся при воспоминании об этом. Эту комнату я знал как никто другой. Каждый угол, каждую отметину на стене, каждую плитку на полу. — Как будто она сделала ее для меня. В двери была щель для еды, металлический унитаз и одно одеяло.
Элис прижала свободную руку к моей груди, и тепло ее ладони проникло в мою ледяную кровь. — Дай мне посмотреть, — вздохнула она, откладывая в сторону татуировочный пистолет.
Я перевел взгляд на нее и показал комнату через видение, впустив ее на несколько секунд в это холодное, кошмарное место. Я почувствовал, как ее тело напряглось, а из горла вырвался рык. Когда я отпустил ее, ее клыки удлинились, а в глазах появился дикий блеск.
— Продолжай, — шипела она, продолжая наносить татуировку.
Я прочистил горло, сосредоточившись на месте над ее плечом, и продолжил. — Она начала пытать меня каждый день. Сначала я думал, что ей нужна информация о Братстве, но вскоре стало ясно, что она просто хочет сломать меня, — мое сердце треснуло, как старый камень, но я игнорировал это ощущение и поспешил продолжить. — Она сжигала меня огненными кристаллами, замораживала мою камеру и оставляла в ней на несколько часов без одежды. Она резала меня лезвием из солнечной стали, и оставляла на моей коже шрамы, — это был один из немногих металлов в мире, который мог оставить постоянный след на Фейри. ФБР были единственными, кому разрешалось иметь клинки из этого металла: он был создан для убийства нимф. Но Оскуры всегда могли заполучить все, чего хотели. — Она никогда не заходила достаточно далеко, чтобы убить меня, и исцеляла меня всякий раз, когда я оказывался на грани.
Элис глубоко вдохнула, проводя пальцами по одному из шрамов на моей груди. — Черт, Райдер…
Я прикусил язык достаточно сильно, чтобы пустить кровь, и позволил сладости вкуса пронестись по моему рту. Иглы было недостаточно. Ничего не было достаточным.
— В конце концов, она начала выпускать меня из комнаты. Но я был вынужден вести себя хорошо. К тому времени я уже был в такой жопе, что был просто счастлив выбраться. Она давала мне лучшую еду, когда я выходил оттуда, и она начала… — я нахмурился, внезапно испугавшись, что подумает обо мне Элис, когда узнает все это.
Она погладила меня по щеке, заставив встретиться с ней взглядом. — Я не буду тебя осуждать, — поклялась она, рисуя крест над своим сердцем, и этот жест значил для меня все. Это было нашим. Это означало доверие.
Колебания в моем теле жужжали в такт с иглой. — Она начала быть милой со мной. Она гладила меня по волосам, целовала в щеку и обнимала, когда я хорошо себя вел. Но если я ее расстраивал, она сажала меня в деревянный ящик в гараже. Она наполняла его водой, пока я не начинал тонуть, запускала двигатель своей машины, пока я не начинал задыхаться. Однажды она подкинула мне бритвенных жуков.