Он разошелся, голос его стал громче, словно он хотел убедить самого себя в собственной правоте. Потом мы оба заметили, что Софи плачет.
— Прекрати! — рявкнул Генри.
Она моментально, как автомат, подавила рыдания.
— Ладно, пора кончать! — Генри резко обернулся к Пирсону.
Он вышел из «виннебаго», закрыв за собой дверь. Я слышал, как к «виннебаго» прицепили буксир, и вскоре мы снова выбрались на дорогу. По свету вечернего солнца, проникавшего сквозь жалюзи, я понял, что мы едем на север. Пирсон смотрел на нас, держа пистолет на коленях.
Я взглянул на Софи, окликнул ее. Она медленно подняла голову. Мне хотелось найти в себе хоть каплю жалости к ней, но я не мог, даже воспоминания не помогали.
— Я ждал тебя к завтраку, — сказал я. — Хороший был завтрак, жаль, что ты не пришла.
Выражение ее лица оставалось прежним.
— Наверно, сейчас уже поздно что-либо вам предлагать? — спросил я у Пирсона.
— Все, что вы можете предложить, пойдет мне только во вред.
— Я просто так, на всякий случай спросил.
— Налить вам?
— Да, пожалуйста.
Я протянул ему стакан. Пока он поднимался и доставал бутылку виски, я сумел перебросить магазин в тот карман, где лежал пистолет. Я понятия не имел, хватит ли у меня духа им воспользоваться, если представится случай, но прикосновение к металлу слегка меня ободрило. Я залпом проглотил виски; алкоголь моментально сгорел у меня внутри, и голова оставалась ясной. Мы ехали, должно быть, часа два, не меньше. Я, видимо, ненадолго задремал, а очнувшись, увидел, что Софи смотрит на меня. В глазах ее стояли слезы.
— Прости, — сказала она. — Это все из-за меня.
— Нет.
— Да. Если бы не я, ты бы ни за что сюда не забрался.
— Если кто-то и виноват, то только я сам.
Ее била дрожь.
— Мне холодно, — сказала она.
Пирсон встал, и пока он регулировал кондиционер, мне удалось вставить магазин в пистолет и дослать пулю в ствол.
— Так лучше? — спросил он. — Возьмите одеяло с какой-нибудь кровати.
Она, пошатываясь, встала на ноги, подошла к одной из коек и свернулась на ней клубочком.
— У них так бывает, — тихо произнес Пирсон. — Навидался я, как их ломает. Боже меня упаси от такого.
Я смотрел на Софи, и годы как будто отступили: спящая она выглядела не старше той Софи, которую я когда-то любил. Не было только лучезарности, которая от нее исходила. Передо мной была тень моей любимой. Глядя на нее и вспоминая все, что было, я гадал, каков же будет конец. Я то придумывал, то отбрасывал отчаянные способы освободиться вместе с ней, и мне стоило усилий держать руку подальше от пистолета.
Уже стемнело, когда «виннебаго», громыхая, остановился. Через несколько секунд Генри отпер дверь и вошел внутрь. Он направился к холодильнику, достал холодное пиво и выпил его прямо из банки, по-американски.
— Ты бывал на Большом каньоне?
Я заметил, что глаза у него блестят.
— Нет.
— Это долг каждого туриста.
Он отвернулся от меня и подошел к Софи.
— Просыпайся!
— Ну пожалуйста, — сказала она.
— Что «пожалуйста»?
— Помоги мне.
— Конечно, помогу. Я для того и пришел.
Он снова подошел к холодильнику и на этот раз достал шприц для внутривенных инъекций.
— Раздевайся, — приказал он.
Взгляд ее по-прежнему блуждал, и он помахал перед ней шприцем.
— Давай делай, как я сказал, получишь свое лакомство.
Она села на койке и начала снимать одежду, как робот, ни на кого не глядя, словно платная девка на «мальчишнике». Когда она разделась догола, я увидел характерные следы от инъекций на ее бедрах, руках и ногах. Видимо, он давал ей героин или какой-нибудь новый «коктейль» — эта адская кухня непрерывно совершенствуется. Когда содержимое шприца вошло в вену, она издала негромкий крик — то ли облегчения, то ли боли.
Генри выбросил использованный шприц в мусорный ящик под раковиной. Софи несколько раз содрогнулась всем телом, словно ее встряхнули чьи-то сильные руки, и повалилась на койку, безвольная, но явно удовлетворенная. Мне стало стыдно не только за нее, но и за себя, потому что даже сейчас ее нагота вызывала у меня волнение.
— Теперь мы должны позаботиться о тебе, верно? — сказал Генри. — Не ты один умеешь сочинять увлекательные сюжеты, вот я, например, тоже придумал, и совсем неплохой. Одна только маленькая незадача — у него нет счастливого конца, есть всего лишь некоторое поэтическое изящество, которое должно понравиться тебе как художнику.