— Ну, нельзя же полагаться на средства массовой информации.
— Поэтому я и пришел.
Несмотря на низший ранг, он был прекрасно вышколен по части уклончивых ответов.
— Полагаю, вам запрос необходимо подать официально, в письменном виде, а мы направим его в наше посольство в Москве.
— Не могли бы вы послать его факсом, а то он может до похорон не дойти? Надеюсь, у вас есть факсы, или вы по-прежнему пользуетесь слухами?
Мой сарказм не произвел на него никакого впечатления.
— Да, мы могли бы для вас это сделать, но ответят ли они при нынешней ситуации — трудно сказать. Вы же понимаете, что сейчас у них есть дела поважнее.
— По-вашему, самоубийство члена британского парламента в чужой стране не то преступление, которое достойно даже внимания государственного секретаря ее величества? Так я должен вас понимать?
В первый раз его покоробило, и гладко выбритое лицо изменило свой цвет.
— Нет. Я только сказал, что обстановка в Москве нестабильная. Здесь речь идет о приоритетах.
— Благодарю вас за помощь, вы были очень любезны, — съязвил я напоследок, но снова впустую.
Размышляя на обратном пути, я никак не мог понять: то ли его насторожила моя настойчивость, то ли он получил указания скрывать истинные обстоятельства дела. Я решил, что так этого не оставлю, и постарался найти кого-нибудь посговорчивее в центральном бюро партии тори.
Помещение на Смит-сквер штаб-квартиры крупнейшей политической партии выглядело не очень солидно. Вестибюль как в провинциальном отеле, переживающем не лучшие времена. В те дни у них по понятным причинам принимались меры повышенной безопасности. Пройдя тщательный осмотр и объяснив цель своего визита, я получил липучий разовый пропуск, после чего проторчал в холле добрых двадцать минут, за которые успел изучить огромную цветную фотографию нового лидера, выставленную на всеобщее обозрение, и перелистать несколько брошюр, предлагавших комплексные туры по Англии, которые, видимо, существовали только в воображении авторов этих брошюр — партийных писак.
Наконец ко мне спустился долговязый субъект. На нем был официальный темно-синий костюм в тонкую полоску и рубашка с чересчур тесным воротничком, видимо купленная ему женой за глаза. Он даже с трудом говорил, проглатывая гласные, так что многие слова было трудно понять. Представляясь, он назвал только фамилию и, кажется, титул, но какой, я так и не разобрал все по той же причине.
— Это вы Уивер? Как я понимаю, вас интересует бедняга Блэгден?
— Да. Я был потрясен, узнав о его смерти.
— Печальный конец. Мы очень скорбим. Значит, вы его друг?
— Да, я знал его тридцать лет.
— Извините, я должен был спросить, лишняя осторожность никогда не мешает, особенно сейчас. Все эти журналисты… Ладно, оставим это. Вы случайно не родственник Сесила?
— Сесила?
— Лорда Ланчбери. Он был Уивер, пока его не переселили этажом выше.[9]
— Нет, — ответил я, — думаю, он не имеет ко мне никакого отношения.
— Ну хорошо. Чем мы можем вам помочь?
— Я оказался литературным душеприказчиком Генри, и мне просто необходимо встретиться с его вдовой. Но где она сейчас живет, не знаю.
— Литературным душеприказчиком, да-а? — протянул он, глядя мимо меня — кто-то появился в вестибюле. — Прошу прощения! — Он пошел поздороваться с вновь вошедшим, и я слышал, как он сказал: «Вас ждут в студии, министер. Новый план должен вам понравиться, я сам его перешерстил».
Вернувшись, он продолжил, словно и не уходил:
— Надеюсь, нам не придется издавать его дневники. Хватит с нас принцев, которые только и знают, что фотографироваться, и этой компании на другой стороне палаты с вечным недержанием речи. Хватит! Не правда ли? — Он рассмеялся коротким лающим смехом. — Вряд ли стоит им подражать. Сбережем леса. — Он опять рассмеялся.
— Не знаю, вел ли Генри дневники. Я пока не имею доступа к его бумагам.
— Тогда, может быть, вы дадите нам взглянуть на те материалы, которые затрагивают общественные интересы. — От чрезмерной осторожности в выражениях лицо его напряглось до предела.
Стараясь его растормошить, я спросил:
— Как вы думаете, почему Генри лишил себя жизни? Есть у вас какие-нибудь соображения на этот счет?
Ни единый мускул не дрогнул в его лице.
— Я лично, признаться, его не знал. Всех не узнаешь, как ни старайся. Говорили, он в высшей степени порядочный парень. И неплохой депутат.