— А кто Фредди подходит?
— Кто-нибудь погрубее. Если они тебя достанут, скажи. Ладно?
— Скажу.
— Может, все эти дурацкие разговоры тебя раздражают, тогда я не буду их приводить.
— Здесь твой дом, а они твои друзья. Можешь приводить кого хочешь.
— А вот ты почему-то не встречаешься со своими друзьями?
— Встречаюсь, конечно, например, с Генри. Мы виделись на этой неделе.
— А, Генри, — бросила она. — Генри не в счет, вы совсем разные. Я имела в виду других твоих друзей — писателей. Наверняка ты с кем-то общался до встречи со мной.
— Писатели никогда не ходят стаями, вообще редко встречаются, они слишком ревнивы друг к другу. Что значит — разные?
— Ну, так. Генри интересуется только деньгами.
— Он несимпатичен тебе?
— С ним все в порядке. Но ты не должен ему доверять.
— Генри? Он же мой старый друг, и такой безобидный. Немного честолюбивый — вот и все.
— Мелани мне кое-что рассказала.
— Например?
— Он считает, что я тебе не пара. Что испорчу тебе жизнь.
— Что он в этом смыслит? Она с ним спит?
— Редко. Он называет всех актрис шлюхами, а ее упрекает в излишней скромности. Мелани говорит, что она сыта им по горло.
Я не имел представления о том, какие сложности порой возникают у девушек, потому что до Софи ни с одной из них постоянно не жил. Однажды днем, вернувшись из магазина, я нашел ее лежащей на полу с упирающимися в край дивана ногами.
— Ты что, тренируешься?
— Нет, у меня кровотечение.
— Господи! Позвать врача?
— Не надо, это месячные. Раз на раз не приходится. То ничего, а то просто ужас.
— Чем я могу помочь?
— Ничем. Если хочешь, налей мне чашку чая.
Тут я заметил, что ноги у нее в синяках и подтеках.
— Что у тебя с ногами?
— Так и раньше бывало. Ты не видел!
— Ну, не так.
— Со всяким танцором это может случиться.
— Пойдем, я тебе их вымою, — предложил я.
— Не волнуйся, все нормально.
— Пойдем, тебе станет легче, отвлечешься немного.
— Да у меня просто цикл. От этого не умирают.
Я все же настоял, и мы пошли в ванную. Но стоило мне дотронуться до ее ног, как она тут же выдернула их из таза.
— Не надо! Я боюсь!
— Боишься? Чего — щекотки?
— Нет, это мне напоминает монастырь.
— Я напоминаю монастырь?
— Да не ты. Они нам все время твердили: умывайтесь кровью ягненка, Мария омывает ноги Иисуса и еще всякую чушь. Там везде была кровь. Куда ни глянешь — Он везде на кресте, из раны сочится нарисованная кровь, кровоточащие сердца, палец святого покровителя под стеклом. А еще нужно было верить, что пьешь Его кровь и ешь Его плоть перед завтраком. Помню, чаша была холодная, а жидкость с металлическим привкусом. Они купались в крови, но о том, что каждый месяц бывает у женщины, следовало молчать, как о чем-то грязном. И когда это впервые случилось, я решила, что Бог наказывает меня, и очень боялась изойти кровью.
— Какое-то средневековье! Ты хочешь сказать, что ничего не знала, что никто тебе не сказал?
— Хорошие девочки об этом не разговаривали.
— Ты шутишь, наверно.
Она отчаянно замотала головой.
— Столько там лжи, ты просто представить себе не можешь!
— И давно это было? Лет шесть назад?
Она кивнула.
— И что ты делала? Наверное, с ума сходила?
— Я просто засела в сортире и сидела, пока меня не кинулась искать одна монахиня, когда я опоздала на урок.
— И она рассказала?
— Ну конечно! Стала болтать про первородный грех и такого наговорила! А через неделю зашла ко мне в комнату, когда я спала, и стала лапать меня.
— И долго это продолжалось?
— Со мной такое было только раз, а вскоре она ушла из ордена. У многих девочек были романы.
— А у тебя?
— У меня нет. Я почти ни с кем не дружила.
— Какой ужас!
— А с тобой что-нибудь подобное случалось?
— Нет, скучнее моего детства ничего не придумаешь, я оставался чистым и непорочным, ни один скаутский вожатый меня не тронул. Бедная ты моя крошка!
У Софи в жизни бывали мрачные периоды, но она не теряла оптимизма. Еще немного — и все изменится к лучшему, следующая проба станет «той самой», приятель какого-то приятеля пригласит ее участвовать в телепостановке. Ее огорчало, что она не вносит свою долю в хозяйство: случайные заработки, которые ей выпадали, — сегодня здесь, завтра там, в какой-нибудь рекламе, — едва покрывали ее повседневные расходы.
Однажды, отдыхая после занятий любовью, она спросила: