Я потянулся к трубке, опрокинув стакан с виски. Доверительный мужской голос, который я не сразу узнал, обратился ко мне по имени:
— Мартин?
— Простите, вам кого? — Я как-то инстинктивно насторожился.
— Пожалуйста, Мартина Уивера. — Первая уловка не удалась, и собеседник перешел на более вежливый тон. — Вы случайно не мистер Уивер?
— Кто его спрашивает?
— Моя фамилия Андерсон. Я хотел бы переговорить с мистером Уивером.
— А в чем дело?
— Это вы — мистер Уивер?
— Минутку, я его позову. — Я прикрыл ладонью микрофон и попытался использовать паузу, чтобы сообразить, кто это Андерсон и почему звонит мне в такой час. Скорее всего, звонят из Америки, подумал я. А телефон дал мой нью-йоркский агент. Американцы часто обращаются запросто к совершенно незнакомым людям. Я попытался было изменить произношение, но это мне явно не удалось.
— Мартин Уивер слушает.
— А, Мартин, простите, что беспокою вас так поздно. — Он снова назвал меня по имени, а затем поинтересовался (впрочем, не выдавая голосом своего любопытства), как бы я прокомментировал последние новости.
— Какие новости?
— Вы не смотрели ночной выпуск?
— Нет. Я работал, и вообще уже насмотрелся, телевизора на неделю вперед. Так что случилось? Еще какой-нибудь переворот? А кстати, вы кто?
— Простите, я не представился? Я работаю в «Сан».
Если представители прессы сваливаются вот так — как снег на голову, можешь быть уверен, что очень быстро и очень сильно пожалеешь, зачем вообще снял трубку.
— Мне очень жаль, но я должен сообщить вам неприятную весть. Ваш старый друг Генри Блэгден сегодня найден мертвым в московской гостинице. Считают, что он покончил с собой… Алло? Вы меня слушаете?
— Да. Какой кошмар… Вы говорите, самоубийство?
— Так передали. Он повесился. Жаль, что я застал вас врасплох, я думал, вы видели телевизионный выпуск. Не могу ли я все же спросить — ведь одно время ваше имя связывалось с его женой?
«Связывалось» — опасное слово у бульварных газетчиков, с плотским подтекстом.
— Возможно, когда-то давно… мы были друзьями и с Генри, и с миссис Блэгден.
— Близкими друзьями, насколько я понимаю.
— Да, хотя в последние годы мы как-то разошлись.
— Но это был счастливый брак?
— У меня нет причин в этом сомневаться.
— Ходили слухи, что у них не все гладко.
— Неужели? Я ничего такого не слышал.
Беседы с журналистами быстро приобретают характер противоестественного сотрудничества: двое абсолютно незнакомых людей морочат друг другу голову.
— Значит, вы не имеете представления, почему вдруг он наложил на себя руки?
— Нет.
— Совсем никакого?
— Совсем.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Когда?.. Э-э, мы вместе завтракали у меня в клубе около года или чуть больше назад, точно не помню.
— И как он тогда выглядел?
— Прекрасно.
— Вел себя нормально?
— Да. Послушайте, а к чему все-таки вы клоните? Вы мне сообщили, что мой друг покончил с собой, но пока это лишь слух, и я не хочу сейчас обсуждать, что бы такое могло его до этого довести.
Пока я отбивался от сыпавшихся на меня вопросов, почему-то именно Софи, жена Генри, возникала перед моим внутренним взором. Вероятно, волны моих мыслей передались ему, потому что он спросил: