После этого он, как-то странно ухмыляясь и глядя в сторону Софи, изложил план, согласно которому любой человек, если он умный, может обойти установленные правила. По работе в Сити он знает одного французского банкира, который готов устроить его на взаимной основе.
— Он обеспечит нас необходимыми средствами там, а я оплачиваю ему гостиницу в Лондоне во время его приездов. И все шито-крыто!
— Ух, отлично! — воскликнула Софи. — Ты умница, Генри.
— Да, это верно.
— Но ты же знаешь, — попробовал я возразить, — они очень следят за валютными махинациями.
— Не хочешь, так и скажи. Можешь оставаться на помойке, а мы будем жить в свое удовольствие на «plage prive».[50]
— Ну не будь ребенком, — сказала Софи. Впервые она открыто приняла сторону Генри.
Я нехотя согласился. Мы поехали и остановились в «Резиданс дю Кап» — приятном отеле среднего класса неподалеку от знаменитого и сверхшикарного «Эден-Рока». Я дулся еще несколько дней, сам не знаю зачем, вдобавок умудрился обгореть, потому что не пользовался защитным кремом. В результате мне пришлось отсиживаться в отеле, а Генри и Софи резвились на пляже. Оглядываясь назад, я думаю, что именно тогда начал терять ее. Она была полна жизни, молодости; ее скупые бикини кому угодно могли вскружить голову. Чем чаще они развлекались вдвоем, тем больше я отходил в тень. Не иначе как демон самоуничтожения толкает нас на всякие глупости, которые мы совершаем в любви!
— Угадай, кого мы сегодня встретили? — сказал как-то Генри.
— Кого же?
— Виктора и Еву.
Я не сразу вспомнил, кто это такие.
— Ну, ты не мог их забыть. Близнецы! Мы однажды с ними обедали.
— А, эти…
— Они зафрахтовали яхту и пригласили нас совершить с ними небольшой круиз.
— А мы хотим совершить с ними круиз?
— Конечно, хотим! Правда, Софи? Я согласился не раздумывая.
— Это клево! — сказала Софи. В том году она часто употребляла подобные словечки. — Видел бы ты эти каюты! Входишь на палубу — прямо хоть туфли снимай, — добавила она, желая ошеломить меня.
— Так вы уже там были?
— Да. Они сошли на берег, заметили нас и пригласили на ленч. А ты почему разворчался?
— И когда вы договорились встретиться?
— Сегодня вечером.
— Ну, раз вы согласились, у меня, похоже, нет выбора? — Я понимал, что веду себя как обиженный ребенок, но никак не мог разделить их радости и от этого еще больше сердился.
Пока Генри ходил рассчитываться и объясняться по поводу нашего скорого отъезда из отеля, мы с Софи собирали вещи.
— Насколько я помню, в первый раз ты не была в восторге от этих близнецов.
— Да, но теперь они производят более приятное впечатление, а я давно хотела покататься на яхте, особенно на такой.
Яхта стояла на якоре у Антиб, и нас взяли на нее в Риве. Генри и Софи не преувеличивали: на воде покачивалась сверкающая под солнцем белая яхта итальянской конструкции, очень похожая на стрелу. На ней было двадцать спальных мест, десять человек экипажа и навигационное оборудование по последнему слову техники. В движение она приводилась мерседесовскими дизелями, как мне сразу объявили, развивала скорость до двадцати восьми узлов и могла проплыть три тысячи миль, во что верилось с трудом. Ощущение нереальности усилилось, когда нам показали наши апартаменты. Никогда не видел столько безвкусной роскоши: светильники в каютах золотые, ванны мраморные, мебель дорогая, но тоже безвкусная, словно ее подбирали по каталогу «китча». До чего же глубокая пропасть лежит между богачами и всеми остальными людьми, подумал я. Поражало вовсе не то, какими деньгами они ворочают, а как бездарно их тратят. И если сама яхта была подлинным произведением искусства, то убранство ее буквально резало глаз своей пошлостью.
— Ты рад, что мы здесь? — спросила Софи, пощупав кровать. — Вот так я хотела бы жить всю жизнь.
Оставив наши (довольно-таки паршивые) чемоданы, мы вышли на главную палубу, где остальные гости уже приступили к шампанскому и икре. Странная здесь собралась компания — от очень старых до очень молодых, в большинстве своем иностранцы, хотя почти все хорошо говорили по-английски. Среди них — крикливо одетый женоподобный итальянский модельер со своей манекенщицей — яркой женщиной из Колумбии, бывшей женой ливанского торговца оружием, на которой, казалось, был надет чуть ли не весь каталог Картье, толстый малопривлекательный израильский кинопродюсер, усиленно рекламировавший свою односложно изъяснявшуюся подругу, и «сирена» американского экрана 50-х годов, с лицом, похожим на маску из-за обилия косметики. Единственным англичанином, кроме нас, был бочкообразный член парламента, преисполненный важности. Он сменил два или три второстепенных министерских поста, после чего наконец получил титул пэра за полную некомпетентность. Родители близнецов отсутствовали: мамочка, как нам объяснили, отдыхала в фешенебельной американской здравнице, а папочка отправился в Саудовскую Аравию по делам, о существе которых можно было только догадываться, учитывая размеры яхты и ее стоимость.