Подпись под фотографией гласила: «Объявлено о свадьбе мисс Софии Герберт, единственной дочери покойных мистера и миссис Стефен Герберт из Нортгэмптона, и мистера Генри Блэгдена, популярного молодого политика. Медовый месяц пара провела на Барбадосе».
Несомненно, именно Генри настоял на том, чтобы скромное «Софи» изменили на «Софию».
Сначала я испытал боль пополам с ненавистью, но постепенно ненависть к ним обоим взяла верх. Признаюсь, в ту ночь, когда я увидел этот журнал, я плакал в своем гостиничном номере. Кто-то, кажется Мориак, написал: «Так уж странно устроено наше сердце, что мы в ужасных муках расстаемся с теми, с кем жили без радости». В изначальной своей муке я убедился, что он прав. Лишь много позже я смог понять, что Софи вошла в мою жизнь в тот самый момент — единственный и неповторимый в жизни, — когда человек созрел для любви.
Глава 24
НАСТОЯЩЕЕ
Стоя у окна в «Тамблвид-отеле», зная, что я вновь недалеко от нее, что где-то там, посреди пустынного ландшафта, она спит в чьей-то постели, я снова и снова переживал муки прошлого. Я знал, как именно она спит, — свернувшись клубочком рядом с партнером, откинув вверх руку, словно для защиты. Я помнил также, как именно она занимается любовью — иногда требовательно и жадно, но чаще с притворной застенчивостью и неохотой, постепенно заманивая, капризно отводя губы, чтобы наконец дать волю пронзительному крику торжествующей страсти. В момент, предшествующий оргазму, она делала отметку на моем теле, как это делают животные на своей территории. Потом, когда я показывал ей раны, она все отрицала. «Это не я, ты, наверно, сам нечаянно поцарапался», — и смотрела на меня так, словно не имела никакого отношения к тому, что только что происходило. Иногда она требовала, чтобы я покинул ее в последний момент, и быстро переворачивалась на грудь, как будто только так мы в равной мере могли испытать наслаждение.
От давнишней невинности до сегодняшней неопределенности пролегла длинная дорога, по которой и сейчас приходилось путешествовать без карты. Я вспомнил всех мертвецов вдоль этой дороги, начиная с мнимого самоубийцы Генри, от которого и потянулся этот горестный след. Я знал, что все еще нахожусь на неизведанной территории, но мною двигало самое сильное, неодолимое чувство, превосходившее страх, — сексуальная любовь, толкающая человека на немыслимые, порой страшные поступки, любовь, способная затуманить рассудок и рано или поздно превратить любого в идиота. План, намеченный мною в Нью-Йорке сразу после того, как я обнаружил местонахождение Софи, рассыпался; я смутно понимал, что затея моя бесплодна. Но пути назад не было. Я слишком далеко зашел и должен был двигаться дальше, невзирая на риск. Вряд ли я отдавал себе отчет в своих действиях. Охватившее меня отчаяние могло довести и до убийства. Я должен был так или иначе положить конец этой любви, написать «Finis» под этими потерянными главами моей жизни, которые начались со случайной встречи на дороге в Англии много лет назад.
После завтрака я еще раз обшарил одежду и вещи в поисках потерянных кредитных карточек, но опять безрезультатно. Прежде чем отправиться в путь, я попросил помыть «олдс», залил до краев масло и бензин и купил более подробную местную карту. Я уверял себя в том, что никакая опасность мне не грозит, что я принял все необходимые меры предосторожности и никто из людей, связанных с Сеймуром или Генри, не имеет понятия, где я нахожусь. В Нью-Йорке за мной следили, это я понимал, но полет в Даллас и Финикс прошел без инцидентов.
Я проехал, должно быть, не более двух миль, когда небеса вдруг разверзлись и хлынул муссонный ливень: многократные предупреждения по радио оказались не шуткой. В считанные минуты все вокруг заволокло густой пеленой дождя. Твердый скальный грунт не пропускал воду, и она просто текла по поверхности, образуя потоки высотой в четыре-пять дюймов, а в углублениях — огромные грязевые воронки. Вода уже достигала середины крыла моего «олдса». «Дворники» не помогали, и пришлось вслепую съехать с дороги и остановиться. Мимо плыл всевозможный мусор. Казалось, прорвало плотину. Вскоре вода стала просачиваться внутрь машины через прохудившиеся резиновые прокладки. Стекла запотели от моего дыхания, и почти ничего не было видно. Я сидел, слушая, как барабанит по крыше дождь, словно ударник из стереосистемы.