По сообщениям наблюдателей, Генри больше не появлялся в доме Сеймура, даже не звонил. Трэвис организовал поиск по регистратурам всех гостиниц в окрестностях Финикса; фирмы, работающие с кредитными карточками, получили распоряжение сообщать обо всех операциях с фамилией Блэгден. Только вряд ли Генри был настолько глуп, чтобы пользоваться своей настоящей фамилией, — это лишний раз подтверждало, что все ходят по кругу, хватаясь за любую соломинку. Трэвис изо всех сил старался не ударить лицом в грязь перед теми, кто сейчас орудовал на его территории. Ведь в самой гуще событий он оказался случайно, после того как его офицер задержал меня на шоссе, и он явно на этом зациклился.
В субботу утром, в тот уик-энд, когда я собирался отправиться во Флагстаф, Сеймур и еще двое не опознанных пока что мужчин покинули дом; Софи с ними не было. Группа наблюдения установила, что в аэропорту Скотсдейл они сели на самолет частной фирмы, надлежащим образом зарегистрированной и до сих пор ничем себя не скомпрометировавшей. С контрольной вышки сообщили, что, согласно представленному плану полета, они направлялись прямо в Чикаго. Чикагская полиция, поднятая по тревоге, приняла наблюдение в аэропорту О’Хара и следила за каждым шагом этой троицы. Кемлеман и его группа вылетели часом позже, чтобы поспеть к решающему моменту. Перед отлетом он без возражений согласился с предложенным Трэвисом планом моей поездки во Флагстаф для встречи с Софи.
В воскресенье вечером один из сотрудников Трэвиса, Хенрик, одетый в штатское, отвез меня во Флагстаф на полицейской машине без опознавательных знаков, с форсированным двигателем, скрытым радиопередатчиком и пневматическим ружьем устрашающего вида под крылом. Сам Хенрик — грузный и неразговорчивый — всю дорогу слушал по радио бейсбольный репортаж, пытаясь объяснить мне некоторые тонкости этой игры, но для меня это было все равно что марсианская грамота; впрочем, я понимал, что если бы стал описывать непосвященному крикет, то результат был бы тот же. Видимо, они все еще считали меня заезжим английским чудаком, не способным настроиться на их волну, который вот-вот исчезнет из их поля зрения.
Флагстаф находится примерно в ста пятидесяти милях к северу от Финикса на плато Коконино. Вначале он был городком лесорубов. За ним проходит Большой каньон и начинается Пятнистая пустыня. Зимой здесь популярный лыжный курорт, расположенный на высоте семь тысяч футов над уровнем моря. В июле и августе, когда в долине Парадиз дневная температура переваливает за 100 градусов[79] и, как любят шутить, можно жарить яичницу на тротуаре, здесь настоящий оазис для истомленных солнцем обитателей Финикса и Скотсдейла. В окрестностях Флагстафа зеленые леса чередуются с пустынными плато; сам же город гнездится у подножия пика Хэмфри — самой высокой горы штата. Я выудил у моего водителя один образчик местного фольклора: когда мы подъехали к городу, он сказал, что Флагстаф иногда называют городом семи чудес.
— Почему? Что за семь чудес?
— Вокруг него семь национальных парков, — неторопливо пояснил он. — Бывали у Большого каньона?
— Нет, только пролетал над ним по пути в Лос-Анджелес.
— Его надо смотреть на рассвете. Проснуться пораньше, прийти и встать на краю. Глянешь вниз — яйца похолодеют. Можно, конечно, взять вертолет или спуститься на муле, если вам нравится. Многие так делают.
Он провез меня мимо «Говарда Джонсона», чтобы я мог сориентироваться. Поселили меня в маленьком двухэтажном мотеле.
— Это здесь? — спросил я, когда мы подъехали.
— Здесь.
— А он работает?
На крыльце лежал ободранный пес. Пока я осматривал убогий фасад, открылось окно первого этажа, и кто-то выкинул пустую банку из-под пива. Где-то по радио Карли Саймон пел «Никто не делает этого лучше, чем ты».
— Конечно, работает.
— А что мне делать теперь?
— Кажется, с вами должны связаться здешние ребята.
— А вы не останетесь?
— Нет, это не моя задача. Будьте осторожны, — не слишком вдохновляюще сказал он на прощанье.
Я перешагнул через собаку и вошел внутрь. Прежде чем оформиться, поинтересовался, нет ли для меня сообщений. Ничего не было. Мотель, без ресторана и бара, служил путешественникам просто местом ночлега. В номере я чувствовал себя неуютно, поэтому вернулся к стойке и спросил у служащего, уже немолодого, где можно выпить и поесть. Он назвал мексиканский ресторан примерно в полумиле от мотеля. Машины у меня не было, и пришлось идти пешком. В общем, в Флагстафе мне было как-то не по себе. Я слышал от многих женщин, что лучше остаться голодным, чем в одиночестве сидеть в ресторане. Раньше я считал это просто женским капризом, но в тот вечер изменил свое мнение. Забившись в угол, я чувствовал себя затерянным в океане весело болтающих туристов. Глядя на них, я особенно остро ощутил переменчивость жизни и безвозвратность утраченного прошлого. Сидя в одиночестве, словно прокаженный, я смотрел на смеющиеся лица с недоброй завистью. Моя официантка оказалась довольно славной, в чем-то даже привлекательной. Над верхней губой у нее поблескивали капельки пота. Когда, приняв заказ, она отошла от столика, я заметил, что у нее потрепанные туфли и покрасневшие лодыжки, и это почему-то тронуло меня. Мне так не хватало простого человеческого общения, что я даже подумал, не пригласить ли ее выпить со мной после работы, но, конечно, не сделал этого.