В докладе сказано: «Оценивая политические и социальные последствия приватизации, 80% респондентов согласны с тем, что коррупция власти, криминализация и “теневизация” экономики стали массовыми явлениями (число их оппонентов составляет 7%). Подавляющее число россиян (81%) считают, что в результате ее произошло разграбление национальных богатств страны (7% с этим не согласны). Значительная часть (66%) отмечают, что приватизация до крайней степени обострила социальные проблемы и противоречия (14% с этим мнением не согласны)» [1].
Но это совершенно противоречит общему выводу. 81% считают, что в результате приватизации «произошло разграбление национальных богатств страны». — Ну как они могли назвать это «положительным результатом»?! Что касается «экономических результатов и последствий» приватизации, то вывод об их положительной оценке обществом представляется какой-то совсем уж небывалой метаморфозой сознания. Даже в Москве люди были так травмированы экономическим кризисом, что никакими «культуральными действиями» этого вытеснить из сознания было невозможно. Если бы это было так, то социологи получили бы уникальный феномен для исследования.
Как же объясняют социологи этот парадокс? Вот объяснение авторов исследования: «Экономические результаты и последствия [приватизации] оцениваются обществом во многом положительно. В значительной степени, как считают опрошенные, те цели и задачи, которые она преследовала, удалось решить».
Вот в чем дело — операция приватизации промышленности удалась.
Но из того, что грабителю удалось достичь цели, которые он преследовал, никак не следует, что мы эти цели одобряем. Употребив метафору грабежа, которую принимают 75% населения, мы можем сказать, что грабителям, снявшим с Акакия Акакиевича шинель, «удалось достичь той цели, которую они преследовали». Но ведь подавляющее большинство опрошенных ощущают себя в положении Акакия Акакиевича! Нельзя же констатацию успеха грабителей принимать за их одобрение.164
3) Возможно, перед нами опять метаморфоза общественного сознания, описанная выше: в суждении о приватизации в контексте поставленных социологами вопросов представление людей расщепляется, из него вытесняется память о самой приватизации. Сознание опрошенных переключается на их отношение не к конкретному социальному изменению 1990-х гг. — приватизации отечественной промышленности, — а совсем к иным сторонам общественных отношений. То есть, опрошенные говорят о совсем ином предмете, чем их спрашивают социологи.
Так, в [1] сказано: «По отношению к частной собственности, как социальному институту, российское общество раскололось на три группы. Первую группу (ее численность составляет около 20% от общего числа опрошенных) составляют сторонники института частной собственности. Они (по своим мировоззренческим представлениям) разделяют основные базовые принципы рыночной экономики… Хотя в эту группу входят представители всех слоев общества, однако, как показал опрос, в молодежной среде и среди людей с более высоким уровнем образования сторонников частной собственности значительно больше, чем в более старших возрастных категориях» [1].
Эта группа, видимо, отнесена к тем, кто позитивно оценил приватизацию.
«Вторую группу, выделенную по критерию отношения к частной собственности, составляют ее открытые противники. Их численность не превышает 20%. Эти респонденты по своим идейно-политическим воззрениям изначально являются принципиальными противниками приватизации, и как бы она не проходила, все равно выступали бы с ее критикой и осуждением» [1].
Эта группа, видимо, отнесена к тем, кто оценил приватизацию негативно.
«Третью группу, самую многочисленную, составляют респонденты, которые испытывают по отношению к институту частной собственности двойственные чувства. Не являясь ярыми противниками или сторонниками ее, они занимают по многим вопросам промежуточную позицию и в зависимости от конкретной ситуации могут становиться на сторону то одних, то других. Общая численность группы составляет около 40% опрошенных» [1].
Если так, то имеет место ошибка в интерпретации. Очевидно, что отношение к собственности, в принципе, никак не отражает отношения к конкретной экспроприации одного собственника и к наделению изъятой собственностью другого субъекта. Если в темном переулке с меня сняли пальто, мое отношение к этой операции никак не связано с «идейно-политическими воззрениями» на частную собственность. Своими суждениями о частной собственности все три группы не дали никакой информации об их оценке приватизации. Возможно, при опросе эти люди подавали какие-то знаки одобрения или порицания приватизации, но по тексту отчета судить об этом трудно.
Неопределенность присуща и следующему выводу о «доминирующей в массовом сознании оценке»: «С позиций “целесообразности” значительная часть респондентов и экспертов считают, что приватизация государственной собственности была полезна для общества, хотя и носила болезненный характер. Эта, как нам представляется, доминирующая в массовом сознании оценка связана с тем, что практически для пятой части россиян (22%) приватизация и переход к рыночной экономике были лично выгодны им и членам их семей» [1].
Во-первых, неопределенной является мера. «Значительная часть респондентов» — это сколько? Судя по предыдущему утверждению, «полезной для общества» приватизацию считают очень немногие — всего 7% не согласны с тем, что приватизация привела к «разграблению национальных богатств страны». Ну кто же назовет такое разграбление полезным для общества?
Во-вторых, и это главное, целесообразность поведения в условиях социального конфликта не может служить оценкой. В момент грабежа часто оказывается целесообразным подчиниться силе и даже выказать знаки лояльности грабителю, затаив гнев и ненависть. Да и сам факт, что приватизация была лично выгодна 22% россиян, еще ничего не говорит о том, сколько россиян даже из числа этих 22% положительно оценивают операцию, в результате которой им удалось поживиться. Выгода и одобрение — вещи разные и не совпадают очень и очень часто. А что уж говорить о тех, кто явно проиграл от приватизации («был ограблен»)! Ответы, содержащие такую оценку, трудно принять за чистую монету, методология их интерпретации требует еще специальных разработок.
4) Сомнение вызывает и применение в качестве критерия оценки приватизации ее соответствие или несоответствие закону. Исследователи пишут: «Около 15% опрошенных и 29% экспертов считают, что приватизация собственности в нашей стране осуществлялась в основном по закону. Большинство же придерживается противоположной точки зрения. Более того, 77% респондентов уверены, что хозяева крупной частной собственности, в своем большинстве владеют ею не по праву (оппонентов — 10%, затруднившихся ответить — 13%)» [1].
Видимо, респонденты здесь смешивают легальность и легитимность. Одни оценивают приватизацию «по закону», а другие — «по совести». Как известно, приватизация проводилась «по указу», Закон о приватизации промышленных предприятий, принятый Верховным Советом РСФСР 3 июля 1991 г., был проигнорирован. Но на это никто бы не обратил внимания, если бы приватизация получила легитимность в массовом сознании (была бы признана правильной «по совести»). Так не вышло, и большинство посчитало ее незаконной. Строго говоря, этот ответ тем и важен для социолога, что он неверен фактически — законность определяется не общественным мнением, а правом. В момент приватизации, очевидно, действовало революционное право, и Указ президента имел приоритет перед Законом. Мнение о незаконности приватизации надежно свидетельствует о ее негативной оценке именно по «суду совести».