Должно быть, я не была достаточно тихой, потому что Кингстон смеется.
— Мне нравятся красивые машины. Подай на меня в суд.
Я оглядываю салон, когда он выезжает с подъездной дорожки, и замечаю на заднем сиденье автокресло.
— А… зачем тебе автокресло? Я знаю, что у тебя нет других братьев и сестер. Может быть, у Дэвенпорта есть любимое дитя, о котором я не знаю?
Кингстон нахмурился.
— Вероятно, и не один, — когда мои глаза расширились, он добавил: — Но не один из моих.
Мои губы складываются в букву О, когда приходит понимание.
— О.
Мне нечего сказать на это. Очевидно, для него это щекотливая тема, поэтому я опускаю ее.
— Ты собираешься сказать мне, куда мы едем?
— Увидишь, — он выезжает на главную дорогу и включает музыку.
Я качаю головой под последний альбом Дрейка, пока Кингстон ведет машину. Когда мы выезжаем на шоссе, ведущее на юг, я прокручиваю в голове список мест, куда он мог бы меня отвезти. Предположений становятся все меньше и меньше по мере того, как мы проезжаем Лос-Анджелес. Я в полном замешательстве, когда он сворачивает на Южный центральный съезд. Здесь я выросла — я хорошо знаю эти улицы. Мы в трех милях от моей старой квартиры. Чего я не знаю, так это почему мы здесь.
— Кингстон, что происходит?
Он сворачивает с главной дороги в какой-то район.
— Почти приехали.
— Почти куда?
Кингстон подъезжает к обочине перед небольшим домом в испанском стиле.
— Останься здесь на секунду.
Я наблюдаю, как он проходит через металлические ворота и направляется к мужчине, сидящему на крыльце дома, низко надвинув шляпу, он курит сигарету. Белая краска на железном заборе немного потерта, но двор ухожен, а краска на штукатурке выглядит довольно свежей. Если оглянуться вокруг, то вся улица находится в таком состоянии.
Кингстон пожимает руку мужчине и поворачивается, жестом приглашая меня присоединиться к нему. Я выхожу из машины, все еще задаваясь вопросом, что, черт возьми, происходит, когда Кингстон немного отходит в сторону, давая мне возможность хорошо рассмотреть парня, с которым он разговаривал.
— Святое дерьмо.
Отец Белль, Джером, одаривает меня самодовольной улыбкой, когда я подхожу.
— Ну, посмотри на себя, Жасмин. Завела себе богатого парня, да? Если бы я знал об этом, я бы отвечал на твои звонки.
Я свирепо смотрю на него, пока он смеется.
— Джером, — я бросаю взгляд на Кингстона. — Что происходит?
Кингстон переводит взгляд на Джерома, и его кулаки сжимаются, когда он видит, что тот явно рассматривает меня. Джером выработал эту свою привычку подглядывать около двух лет назад, и она меня до смерти пугает. Ни один мужчина средних лет не должен так смотреть на подростка.
— Нам пора идти, — пробурчал Кингстон. — Ты собираешься выполнить свою часть сделки?
Джером раздавливает сигарету под кроссовками и протягивает ладони.
— Ладно, тогда не будем наверстывать упущенное. Подожди секунду.
Появляется надежда, когда Джером входит в дом и называет имя моей сестры. В моем мозгу сейчас крутится столько вопросов, но единственное, что я могу сделать — это следить за дверью, как ястреб, ожидая, когда из нее выйдет мой любимый маленький человечек.
Белль визжит, когда видит меня.
— Жас!
Ее крошечное тельце спрыгивает с крыльца и бежит прямо ко мне. Я приседаю, мои глаза наполняются слезами, когда я заключаю ее в объятия.
Сильно сжав ее, я отстраняюсь, чтобы посмотреть на нее. Прошло меньше двух месяцев с тех пор, как мы виделись, но мне кажется, что прошло два года. Она кажется намного старше. Очаровательный жирок на ее щеках утратил свою полноту, и у нее не хватает еще одного молочного зуба.
— Привет, милая. Я так по тебе скучала, — я дергаю за одну из ее косичек. — Ты выглядишь такой красивой. Ты только что сделала прическу?
Белль с энтузиазмом кивает.
— Ага. Папина подружка сделала мне их вчера вечером перед сном. Она сказала, что сегодня после работы принесет домой розовые и зеленые бусы! У нее были только фиолетовые, и я сказала ей, что они должны быть розовыми и зелеными.
Я улыбаюсь. Розовый — любимый цвет Белль, а зеленый — мой, поэтому она всегда настаивала на бусах такого цвета. У нее густые, вьющиеся волосы ее отца, которые я обожаю в их естественном состоянии, но ей трудно с ними справляться. Каждые шесть недель или около того я заплетала ей волосы и украшала их бисером, пока мы смотрели субботние мультфильмы и ели пончики. Наша мама много работала, так что это стало нашим особым времяпровождением с сестрой. До сих пор я не осознавала, насколько сильно я принимала это как должное.