Томас залпом допил вино. Он поднес граненый бокал к свету, и газовое пламя разбилось на тысячу янтарных осколков. Не налить ли еще, подумал он. Нет. Не хватает только перепить при его контузии. Он отставил бокал и отодвинул свой стул. Шерстяной ковер приглушал его тяжелые шаги.
У себя в спальне он медленно разделся и положил одежду на спинку стула. Стараясь сохранить пустоту своего рассудка, он почистил зубы, плеснул водой в лицо и лег. Но когда он начал погружаться в сон, его одолели видения — тело этой женщины, лицо брата, — они обступили его, свились друг с другом и проникли в сон, а во сне ему казалось, что его руки превращаются в когти.
Эм очнулась в тускло освещенной пустой комнате, и на нее нахлынули воспоминания о последних моментах ее бодрствования. «Где я?» — подумала она, и ее охватил панический страх.
Она села — попыталась сесть, потому что ее руки сразу же напряглись, и ее потянуло назад. Она отдышалась, оценивая ситуацию. Ее запястья привязаны к… к чему-то у нее за головой. Она вытянула шею и заметила кусок черного шелка и белого изголовья кровати. Запястья не возражали против тугих узлов — по крайней мере пока, но, дернув руками для пробы, она убедилась, что бороться с узами бесполезно.
Ее раздели, оставив в одной сорочке, и холодный воздух пронизывал ее до костей, а одеяло лежало скомканным у самых ног. Она обследовала свое тело. Оно ныло, да, но в этом не было ничего неожиданного. Она пришла к выводу, что Варкур ограничил свои непристойные намерения, сняв с нее одежду, и это открытие ее обрадовало и в равной степени смутило, потому что в некотором смысле легче справиться с мужчиной, который сам с собой не может справиться.
При свете, проникавшем через единственное узкое окно, она осмотрела комнату. Остов кровати был железный, матрасы сделаны из хорошего конского волоса и пера, хотя простыня под ней и одеяло — недорогие. Маленький платяной шкаф и высокий практичный комод завершали обстановку. Грубый ковер на полу был единственным предметом, который мог сказать что-то о личном вкусе обитателя комнаты. В гостиной было две двери, одна предположительно вела в спальню лорда Варкура, а другая… сюда? Это могла быть комната слуги. Это могла быть комната кого угодно.
Но где бы она ни находилась, необходимо выбраться отсюда. Она повернулась на бок и принялась пинать стену ногами — медленно и размеренно, такой темп она могла поддерживать много часов.
Но ждать так долго ей не пришлось. После четвертого пинка она услышала звук шагов по другую сторону стены. Эм насторожилась и замерла. Мгновения тянулись, как нить паутины из паука.
Дверь отворилась, и в дверях появился лорд Варкур, одетый в халат, волосы у него были взлохмачены, черные глаза горели. За его плечом виднелась знакомая ей гостиная, и страх немного отпустил ее. Он не бежал с ней в какое-то тайное убежище или пристанище, куда он помещал женщин, чтобы их никто больше никогда не видел. Но испытанное ею облегчение было мимолетным, потому что он стоял в дверях с таким видом, будто был способен на что угодно.
— У вас болит голова? — хрипло поинтересовалась она.
Его темные глаза сузились.
— Ночью болела чудовищно, но теперь стало легче.
— Поделом вам. — Ступни у него под халатом были голые, икры тоже. Сердце ее забилось немного сильнее, хотя она и убедила себя, что под халатом на нем надета ночная рубашка, непременно надета. — Вы опоили меня, — громко сказала она. Слова эти прозвучали слишком вяло и никак не походили на обвинение.
— Мне показалось, что в тот момент это нужно было сделать. — Он поднял уголок рта, своего неприлично чувственного рта. — Хотите чего-нибудь выпить? Хотите… облегчиться?
— Мне бы хотелось, чтобы меня развязали, — коротко бросила она. — Руки затекли.
— Развязали, — повторил он. — Нет, я бы не стал вас развязывать в настоящий момент. Мне очень нравится, что вы находитесь в таком положении, при котором вы не можете ни убежать, ни размозжить мне голову. — Он помолчал. — Ни сделать то и другое по очереди, полагаю.
— Вы не можете держать меня здесь, — сказала Эм, надеясь, что уверенность в ее голосе хоть как-то приблизит ее слова к истине.
— Вы уже говорили это, но я не вижу, почему бы мне и не поступить так. — Он подошел к кровати и посмотрел на нее.
Возмущение и страх боролись в ней, но она твердо подавила их и уставилась на него. Она не вынесет, если он проделает с ней то же, что проделал у нее в спальне. Правда, какая-то часть ее существа только этого и хотела.
Он протянул руку, и она насторожилась, но он лишь вынул гребень из ее волос. Он отошел с гребнем в руке, и ее вуаль потянулась за ним, проскользнув между ее телом и простыней, на которой она лежала. Он положил гребень и вуаль рядом с кроватью.
— Здесь вам это не понадобится, — сказал он.
— Мне нужно это везде, — возразила она, пытаясь снова попробовать крепость уз, удерживающих ее руки, и притворяясь при этом, что она не двигается.
Он рассмеялся, и от этих грубых звуков по телу ее пробежал холодок.
— Мерри, я, право, верю, что вы меня боитесь.
— Вы малодушны в отличие от меня, — возразила она. — Чего мне бояться?
— Ну, тогда, наверное, не меня, — согласился он. — Наверное, того, что я могу заставить вас сделать.
Эм изогнула шею, а ноги ее инстинктивно подтянулись к животу.
— Вы уже сделали самое худшее. Если я заставила вас желать большего, возьмите это, возьмите все, что хотите. Но не притворяйтесь, что вы запугиваете меня этим, или что это подведет вас ближе к ответам на вопросы, которые вы продолжаете упрямо задавать мне.
Его улыбка была беспощадной.
— Вы так не думаете? — спросил он. — Как странно. Потому я что думаю. — Одним рывком он сорвал с себя пояс с кисточками, халат распахнулся, и оказалось, что под ним ничего нет. Он накинул пояс ей на шею, глядя ей в лицо.
Эм постаралась, чтобы ни один нерв не дрогнул на ее лице. «Не просчиталась ли я? — спросила часть ее рассудка. Была ли то фатальная игра? Но другая часть ее, темная, черная, сказала: — Если он затянет петлю, все кончится очень быстро».
Выжить. Она приняла это решение много месяцев назад, и теперь она не ступит на дорогу трусости. Она выживет — она должна выжить. И Эм поняла с внезапной ясностью, что именно пошло не так. Они подошли слишком близко друг к другу прошлой ночью — не только Варкур лишил ее самообладания и равнодушия, которые она пестовала в себе с такой любовью, но он и сам тоже позволил себе слишком большую близость, невыносимую близость. И если она не отступит на должное расстояние, он попытается сделать это, по-своему попытается спасти себя.
В общем, она решила действовать.
— Сделайте это. Вы же знаете, вам этого хочется. Вы же знаете, вас интересует, каково это — лишить кого-то жизни.
Выругавшись, Варкур потянул шнур прочь с такой быстротой, что от трения шею Эм словно обожгло. Замысел ее удался и доказал тем самым, что она поступила правильно. Не обращая внимания на жжение, она презрительно прищурила глаза.
— Трус, — сказала она, старательно и расчетливо поддразнивая его. — Я знаю, почему вы не убили вашего брата. Не потому, что вы этого не хотели, о нет, все знают, какие чувства вы испытывали к бедняжке Гарри, дурачку-наследнику. Просто потому, что вы не могли на это решиться.
Пощечина застала ее врасплох, мозг налился слепящей резкой болью, в голове зазвенело. Он почти не вложил силы в свой удар, но все равно она смаргивала слезы, навернувшиеся на глаза. Этот человек стоял над ней, все еще занеся руку, с глазами темными и бешеными от гнева и набирающей силу ненависти к самому себе.
— Мой брат не был дурачком.
Эм рассмеялась, постаравшись, чтобы ее смех прозвучал тихо и язвительно, хотя его слова и пронзили ее.
— Да, вы не могли убить вашего брата. Но вы можете ударить женщину, привязанную к кровати. Теперь ты чувствуешь себя мужчиной, малыш Томми? Гордишься собой? Вас будет охватывать ненависть ко мне каждый раз, когда вы увидите меня но теперь вы будете ненавидеть еще и себя самого.