Варкур мало чем походил на тех мужчин. Если бы не жар, исходивший от его тела, можно было подумать, что он высечен изо льда. Но при этом ее тело пылало сильнее, чем от искусных комплиментов и хитроумных засад, которые устраивали ей мужчины в последнюю ночь ее девичества. Если те улыбающиеся, очаровательные мужчины могли быть опасными, эта холодная статуя была способна на что угодно.
Во время танца он крепко прижимал ее к себе, ее корсет вжимался в его фрак. Эм как-то неестественно ощущала текстуру одежд, которые разделяли их, ее бархат и кружева цеплялись за его кашемир и заставляли скользкую подкладку его фрака тереться о его жилет. Она попыталась ограничить свои мысли этим, забыть о том, какой он крепкий под этими одеждами, о его внимательных глазах, не думать о других танцах в других руках…
Внезапно он остановился, и она почувствовала, что ее ноги остановились вместе с ним. Она прищурилась и смутно поняла, что музыка стихла.
— Пойдемте пройдемся, — сказал лорд Варкур и, прежде чем она успела прийти в себя, увлек ее на террасу.
Эм с трудом удержалась от желания спросить, куда они идут, а он уводил ее все дальше. Как только они дошли до нижнего сада, она остановилась, решив воспротивиться его силе. Но Варкур повернулся и оказался лицом к ней. Руки их по-прежнему были сцеплены.
— Что вы хотите? — сказала она. — Почему вы преследуете меня? — Вуаль мешала ей рассмотреть выражение его лица.
— Я вас не преследую, — ответил он. — Я исследую. Я хочу узнать о вас больше.
— Зачем? — разочарованно спросила она. — Что вам до этого? Довольно скоро вы узнаете то, что хотите, от вашей матери. Я выполню свое обещание и уйду из вашего мира навсегда.
— А может, я не хочу, чтобы вы уходили, — сказал он.
— А может, вы глупец, — парировала она, отодвигаясь. И пошла, не глядя, во мрак сада.
— Похоже на то, — согласился он. — Два вечера назад из меня определенно сделали глупца. — Он шел рядом с ней.
— Вот как? — Эм выбрала дорожку наугад и пошла по ней.
— Право. Я выпил хороший бренди и не проснулся до следующего утра.
Эм запнулась, но быстро пришла в себя и пошла дальше.
— И поделом вам.
— Возможно. Легче бы вам было, если бы я сказал, что действительно хотел всего лишь успокоить вас?
— Я уже была спокойна, — сказала она. Высокие кусты лаванды, выросшие ростом с деревья, стояли по обеим сторонам дорожки. — Вы держите опий под рукой на тот случай, если понадобится опоить несговорчивую женщину?
— Это графиня… оставила его. Конечно, вы были спокойны. Когда спокойная женщина режет себе руку ножом — это совершенно обычное дело.
— Такое же обычное дело, как предложить свое тело для отвлечения внимания. — Вдруг она повернулась, и он чуть не наткнулся на нее, успев все же остановиться совсем рядом с ней. — Я была в полном порядке.
— Вы не были в порядке с тех пор, как я встретил вас, — возразил Варкур. При свете звезд он казался темной массой, плотной тенью среди узорных теней, которые отбрасывали ветви от света дальнего фонаря.
— И что вы узнали обо мне, пока мы танцевали? — спросила она против собственного желания.
— Что вас учили правильно танцевать, но вы не привыкли, чтобы мужчина обнимал вас.
Своим быстрым ответом он подошел слишком близко к запретной черте.
— А может, я научилась танцевать по книге. Или я практиковалась в посудомойне, между подачей супа и рыбы.
— А может, я сын поденщицы, которого тайком пронесли на грелке в родильную комнату моей матери. — Она почувствовала в темноте его глаза, устремленные на нее. — Я узнаю, кто вы такая. Это всего лишь дело времени.
— А разве это важно?
— Я хочу знать, как вы устроены.
— Как можно разобрать меня на части? — добавила она для полноты картины, не обращая внимания на соблазнительную дрожь, пробежавшую по ее телу от его слов.
— Если потребуется, — сказал он.
Она отвернулась от него.
— Верьте мне. В моем прошлом нет ничего, что могло бы заинтересовать такого человека, как вы.
Варкур фыркнул:
— Мне кажется, об этом лучше судить мне, а не вам.
— Мы заключили сделку. Это все, что вам нужно знать обо мне. — Она постаралась, чтобы эти слова прозвучали как можно более категорично и отталкивающе, а потом отошла в сторону.
Но он схватил ее за руку и притянул к себе.
— А может, мне этого недостаточно. Вы хорошего происхождения, вы получили хорошее воспитание, хорошее образование. Кто вы? Не балованный же вы отпрыск какого-то торговца? Дочь фермера-джентльмена? Или викария? Вы проделали долгий путь вниз.
— Или меня толкали туда, — возразила она опрометчиво и тут же пожалела об этом.
— Что у вас украли? — не унимался он. — Ваше наследство? Вашу добродетель?
Все многочисленные тайны ее жизни столпились вокруг нее в темноте, крича ей в уши, заставляя ее заговорить.
— Все, и в двойном размере.
— Расскажите мне. — Настойчивость, с которой были произнесены эти слова, сотрясла воздух.
Эм начала рассказывать — почти против собственной воли, но не теми словами, которые она жаждала произнести, не ту историю, которая запечатлелась в ее сердце несправедливостью и предательством, но что-то похожее на эту историю.
— Возможно, добродетель женщины есть щит для нее, но добродетель — всего лишь условность этикета, которая распространяется не на всех нас.
— Кто причинил вам страдания, Мерри? — шепотом спросил он.
Она горько улыбнулась:
— Вы хотите все знать, чтобы иметь возможность при случае повторить то, что было сделано.
— Я хочу… — Он осекся, прижав ее к себе крепче. — Я просто хочу.
— Меня? — Она неуверенно рассмеялась. — Значит, я хорошо сделала свое дело. Поймала вас в свои сети.
— Чтобы манипулировать мной, — сказал он напрямик.
— Я никогда не посягала на такое. Чтобы отвлечь вас, поскольку вы казались одержимым желанием погубить меня. — Каждое слово было правдой.
— И это все, что вам нужно от меня?
— А что ещё вы хотели услышать? Что я мечтала: вот вы станете на колени и признаетесь в вашем обожании, вот вы умчите меня из моей убогой жизни и сделаете своей женой? — Она рассмеялась, и смех этот разорвал ей горло. — Признайте за мной хотя бы долю здравого смысла. Я не так уж глупа, лорд Варкур.
— А вы чувствуете что-то, что могло бы вызвать у вас подобные фантазии обо мне? — Он сжал руками ее плечи.
— Я чувствую страх, — просто сказала она. — И конечно, желание. Вместе они составляют пьянящий напиток.
— Что еще?
Она уставилась в тень, где находилось его лицо.
— Не может быть никакого «еще», которое имело бы значение — по крайней мере для нас. Но еще я чувствую жалость… и что-то вроде боли. Или сожаление, или что-то такое, что не имеет названия и не заслуживает его.
Он ослабил хватку.
— Названия заслуживает все, Мерри, — сказал он внезапно смягчившимся голосом. Сердце Эм все еще очень сильно билось, и она была в нерешительности, не понимая, правильно ли она ответила.
— Вы знаете обо мне очень многое, — продолжал Варкур, — в то время как я знаю только, кем вы стали после — после того, как вам причинили боль. А какой вы были в детстве?
— Какое это имеет значение? — спросила она устало.
— Никакого. Ответив, вы не выдадите никаких ваших тайн. Так ответьте же на мой вопрос, не имеющий значения. Вы часто смеялись?
Эм сказала после долгого молчания:
— Достаточно, так что смеха мне вполне хватало.
— Это не ответ.
Она почти видела его скептический прищуренный взгляд.
Ее снова охватила нерешительность. Наконец она сказала:
— У меня была… сестра. — Это было в одно и то же время достаточно близко к правде и достаточно далеко от нее и ничем ей не грозило. — Из всех других детей она была моей любимицей. Мы могли часами болтать и смеяться.
— Вы с ней поссорились?
— Она умерла. От краснухи. Тогда мне было двенадцать лет, ей девять, она была младшей. После этого у меня не было особенно много причин смеяться, хотя я гораздо больше сблизилась с другой сестрой. Она вышла замуж, но вскоре тоже умерла. — Эм рассказывала слишком много, чересчур много, но, начав говорить, уже не могла остановиться. Никто еще не высказывал желания выслушать ее, никто никогда не выражал ни малейшего интереса к ее тайной истории или ее личной боли.