От него вкусно пахнет.
Тетка называет это «запах мужика».
Если б мой бывший так пах, может, я б его и не бросила. И может, даже давала ему чаще раза в месяц…
— Смотря, что именно больше не будешь. Обещать и не выполнять?
— Вообще отсвечивать, — нервно облизываю губы.
Соколов убирает от моего лица прядь, выбившуюся из укладки, утраченной в процессе перечитывания рассказа. От уха вниз по шее бегут мурашки и локализуются в две самые крупные, настойчиво пробивающие ткань моей блузки.
Только сейчас мне не холодно, а очень даже жарко, хотя в кабинете по-прежнему свежо. Сердце работает с перебоями, внутренности завязываются в узел.
— Ты уже засветилась, — не успокаивает меня Дмитрий Константинович, его палец скользит вдоль моего ворота, и мелкая верхняя пуговка выскакивает из петли. — Я внимательно ознакомился с твоими предложениями, Маша. И нахожу проект весьма перспективным. Особенно меня заинтересовала часть на третьей странице…
Судорожно вспоминаю, что я там набредила.
Твою ж Машу.
То есть меня.
То есть героиню драли со смаком прямо на рабочем столе босса. На третьей странице.
— Ты мне своими домогательствами весь рабочий процесс остановила, Маша, — севший голос будоражит, хоть я и стараюсь абстрагироваться.
— Я просто ошиблась адресатом, это все художественный вымысел, — шепчу я.
На свою беду я все-таки поднимаю глаза на Соколова.
Мокрая мечта. Ему вряд ли больше тридцати. Высокий, плечистый, темноволосый.
И собирается меня поиметь. По глазам вижу, что уже разложил меня прямо на этом самом столе и жарит.
Вместо ужаса и возмущения я испытываю прилив чего-то другого.
Тело выкидывает гадкий несвоевременный финт.
Легкий спазм внизу живота, заставляет меня закусить губу.
— Я уже понял, Маша, — склоняясь ко мне ближе, отвечает Соколов. — Но это не значит, что я тебя не накажу. Раз дисциплинарка не подходит, используем старый добрый способ. Судя по всему, тебе даже понравится.
И прежде чем я нахожу аргументы в свою защиту, он меня целует.
Целует!
Но ужас в том, что я, вместо того чтобы отпрянуть, тянусь к нему. И отвечаю, когда наглый язык по-хозяйски вторгается в мой рот.
Пульс зашкаливает.
А босс и вправду наказывает. Властно сминает мои губы, царапает кожу щетиной, а я ни фига не брыкаюсь, не ору: «Помогите, насилуют!».
Впервые в жизни я завожусь от поцелуя.
Да я даже не сразу соображаю, что Соколов меня уже поднял на ноги, и его горячая ладонь греет мои свободолюбивые груди, слегка пощипывая соски.
Я целуюсь как в последний раз в жизни, и в себя прихожу, только когда, сжав мою ягодицу другой рукой, генеральный начинает подтягивать юбчонку вверх.
Прекращаю этот беспредел, и облизывая припухшие губы жалобно смотрю на босса. Меня еще потряхивает. Прижатая к мужскому телу, я оцениваю, какой Соколов не только на вид, но и на ощупь.
А он твердый. Весь.
Под классической рубашкой не видны литые мускулы, а вот если руками…
Каменный. Прям на сто из ста.
Везде.
Кое-что красноречиво упирается мне в живот, и заставляет коленки превращаться в желе. Это что-то немного пугает размерами.
— А может, не надо меня наказывать? — робко прошу я. — Я же не виновата…
— Поздно, Маша. Я настроился.
Глава седьмая
Сильные руки держат меня крепко, и отстраниться мне удается только на небольшое расстояние, и то в зоне груди. Ладонь с попы никуда не исчезает, более того, Соколов, как настоящий бизнесмен, тут же пользуется открывшимися возможностями.
Одной рукой он методично расстегивает пуговки на моей блузке.
Еще одна пуговка, и мои скромные прелести окажутся на свежем воздухе.
— Это нарушение… — лепечу я, ничего не предпринимая, чтобы остановить происходящее. — В кодексе корпоративной этики…
— Сказано, что голые ноги недопустимы. Но ты уже нарушила этот пункт. Я считаю, где голые ноги, там и голая грудь. Хуже точно не будет, — бормочет Соколов, гипнотизируя открывающуюся его взору натуру.
Он еще и заметил, что я без колготок…
Но я-то не об этом!
— Там сказано, что в Соколов-групп не приветствуются порочные связи…
— Только несогласованные руководством, — уточняет генеральный. — Эта связь находит полнейшее одобрение на самом высоком уровне, — с этими словами мою трепещущую ягодичку снова стискивают.
От этого жеста тяжелеет внизу живота, и будто жидкое тепло приливает к промежности.