Элеонора сидела, не говоря ни слова. Нинья Мария наблюдала за ней, сощурившись, ее пальцы так впились в щетку для волос, что костяшки побелели. Насторожившись под взглядом этой женщины, Элеонора думала, в чем тут дело. Нинья Мария, казалось, уверена, что Элеонора будет руководствоваться чувством самосохранения в сложившихся обстоятельствах. Но на самом ли деле она так оптимистична? Если нет, как эта женщина может поступить? Позвать охрану, арестовать ее по какому-нибудь ложному обвинению? Да, такое могло случиться. Поэтому следует быть начеку, чтобы не попасть в ловушку.
— Ну ладно, — сказала Элеонора и повела плечами. — Я надеюсь, что генералу Уокеру повезет.
— Конечно! — воскликнула Нинья Мария, явно расслабляясь. — Я так и знала, что вы не наделаете глупостей. Мы обе должны придумать, почему отказываемся идти на трибуну. Ну, какие могут быть причины? Для вас — скромность, вам совсем незачем выставляться напоказ в вашей ситуации. Я могу подвернуть ногу, не в силах сделать лишнего шага, разве что занять место, откуда будет видно всю процедуру. Наверное, мудрее отложить отъезд до завтра и приготовить платье на случай похорон.
И, уже не обращая внимания на присутствие Элеоноры, Нинья Мария обратилась к горничной, объясняя, где искать платье из черного батиста, и одновременно ругая ее за медлительность, пока та доставала его из шкафа. Нинья Мария даже не заметила, как Элеонора выскользнула из комнаты.
Покинув Дом правительства, она пересекла площадь, с удивлением обнаружив, что работа по возведению трибуны остановилась на уровне лесов и плотники отдыхали в тени запыленных деревьев возле рынка. Сооружение не закончено, еще полно работы, а вечер близится. Кто-то должен задрапировать флагами голые деревянные перила, Окружающие трибуну. Но, без сомнения, с этим справится отряд солдат.
Уокеру было несвойственно оставлять все на последнюю минуту. Возможно, у него есть на то причины — страх за собственную жизнь? Этот страх, как оказывается, небезоснователен, и вполне естественно, что он должен позаботиться о мерах предосторожности.
Что же ей делать? Этот вопрос разрывал Элеоноре душу. Она должна выбирать — пожертвовать Жан-Полем или увидеть, как Уильям Уокер и Грант, а может, еще и полковник Томас Генри и вместе с ними другие, взойдут на трибуну навстречу своей смерти. Ее брат — или человек, которого она любит? Элеонора должна сделать выбор.
Есть ли еще какое-нибудь решение? Первое, о чем она с самого начала подумала, — рассказать Гранту. Конечно, если она ему объяснит, он поможет и сделает так, что никто не догадается о ее причастности к этому. И оградит от опасности Жан-Поля. Грант должен это сделать. Другого пути Элеонора не видела.
Итак, надо найти Гранта, а это нелегко. Сначала она решила оставить ему записку у оруженосца из охраны у Дома правительства, но тотчас передумала и сама отправилась на поиски по городу.
Элеонора заходила в казармы, бараки, в госпиталь, на тот случай, если Нинья Мария направила ее по ложному пути. Но его нигде не было, и она каждого просила передать Гранту, что разыскивает его. Потом Элеонора пошла на пристань и наткнулась на полковника Генри, а когда сообщила ему о необходимости срочно повидать Гранта в связи с некоторыми проблемами в подготовке к инаугурации, он предложил свою помощь — объехать фортификации вокруг города, посмотреть, нет ли его там.
— Если не найду, — сказал он смеясь, — то с большим удовольствием пройдусь по барам ради вас. В такую жарищу любого нормального человека следует искать в баре.
Элеонора, благодарная за помощь, пошла вдоль пристани, предоставив полковнику Генри исполнить обещанное. На душе полегчало.
Она остановилась, наслаждаясь слабым ветерком с озера, обдувавшим ее разгоряченное лицо, борясь с желанием прямо в одежде погрузиться в холодную воду. Чуть погодя, когда толпа надоедливых попрошаек на пристани слишком осмелела, она повернулась и пошла обратно в особняк. На улице Санта-Селья Элеонора заметила человека на лошади в офицерском кителе. Он пробирался сквозь толпу торговцев, мужчин и женщин, которые превратили ранее тихую «покойную улицу в настоящий содом.
Элеонора заторопилась, приняв фигуру в шляпе, надвинутой на глаза, за полковника Генри. Но по мере того как всадник приближался, ее шаги замедлились. Это был Грант. Он поднял глаза и увидел спешащую навстречу Элеонору. На его угрюмом лице она заметила осуждение. Спешившись, Грант повернулся к ней, ведя под уздцы лошадь, и они вместе вошли во двор.
— Когда я прибыл в Дом правительства, мне сказали, что ты хотела меня видеть. Ради бога, что заставило тебя бегать по улицам в такую жару?
— Я… Мне надо с тобой поговорить. — Она отвела глаза. Он внимательно посмотрел в ее лицо, потом спокойно кивнул.
— Хорошо.
Они привязали лошадь Гранта к кольцу на столбе в нижней галерее и вошли внутрь. Элеонора первая ступила в патио, намеренно не поднимаясь по лестнице, ведущей в спальню. Не надо напоминаний о прошлой страсти, она не должна расслабляться. К тому же место в тени апельсиновых деревьев достаточно уединенное для такого разговора, в нем нет излишней изолированности от мира, и оно не так опасно, если Грант на нее разгневается.
Элеонора не знала, с чего начать. Она повернулась к Гранту и была поражена, увидев его затуманенный взгляд. Он указал на витой железный стул, подождал, пока она сядет, и пододвинул к себе другой.
— Рассказывай, — велел он.
Простые ясные слова, неизбежные, как сама судьба, должны быть сказаны. Она вытягивала их из себя словно клещами.
— Пожалуйста, не спрашивай меня, откуда я знаю, — взмолилась она, закончив. — Просто прими к сведению и останови ужасное преступление, пока не поздно.
Его озабоченность исчезла немедленно, будто вытекла по капле, чтобы смениться гневом, смешанным с сожалением. Пригладив волосы, он взял шляпу, положил ее себе на колени, потом встал. Голубизна его глаз приобрела стальной оттенок, когда Грант смерил ее взглядом.