Ровно так же поступали те из крестьян, которые на открытый бунт не решались и давали сборщику и его людям себя обчистить. Эти, последние, еще надеялись подкараулить воз с собранным добром где-нибудь на лесной дороге.
И даже после этого события могли развиваться по-разному.
Кого-то из взбунтовавшихся крестьян несколько дней спустя поучили уму-разуму прибывшие по зову о помощи тех же сборщиков или местных владетелей отряды королевских ратников. Как вариант, могли и сами владетели управиться собственными силами.
Кого-то те же ратники поучить не смогли. Бунтовщики заблаговременно удрали, прихватив с собой семьи, скарб и даже скотину. Прибывшим по их душу воинам оставив безлюдные селения, пустые дома и подчеркнутое равнодушие к нуждам его величества.
А где-то даже бывало, что местные бароны и рыцари не только не почесались, чтобы привести взбунтовавшуюся чернь к порядку. Но, напротив, дерзнули дать королевским ратникам от ворот поворот. Нагло заявляя, что с тираном, дерущим три шкуры с подданных, им не по дороге. Никем же иным по их словам нынешний монарх Нордфалии Альбрехт Третий не был. И оставалось уповать на то, что придет новый король, более мудрый и справедливый. Ну, или хотя бы королева.
Вот такая эта штука — бунт. Стихийная как лесной пожар, столь же легко распространявшаяся. И подстроить его тоже оказалось нетрудно. А еще бунт бывает не менее многообразен в своем единстве, чем тот, чье имя — Легион.
Важно было, что все это разнообразие, так или иначе, вело к одному результату. Все меньше пахарей и скотоводов занимались своим трудом. И все больше становилось тех же бывших скотоводов и пахарей, вооруженных кто топорами и вилами, а кто даже трофейными мечами и пиками, отбитыми у незадачливых вояк. И теперь сбившись в шайки, а то и даже в целые боевые отряды, они рыскали по землям королевства.
Собственно, отголосок этого бунта не так давно ощутили на себе и мастер Бренн со своими соратниками. Когда есть много людей, потерявших в той или иной степени чувство страха, когда все эти люди чувствуют себя силой, не помешало бы силу эту против кого-нибудь использовать. Тогда как мерзостный колдун со своей шайкой отщепенцев подходил для этого как никто другой.
Тем более шансы мастера Бренна оказаться на пути волны крестьянского бунта возрастали, если волну эту кое-кто направлял в нужную для себя сторону. Подобно тому, как в одной легенде игравший на дудочке паренек увел за собой из города всех крыс.
Кто-то направлял этот бунт. Кое-кто незаметный. И незаметностью своей привыкший дорожить.
Впрочем, справедливости ради, не только Бренн и его подопечные были целью тех, кто затеял и подогревал бунт. О, соратники старика-чародея, хоть и принесли этим людям толику неприятностей, но на фоне планов их выглядели мелко. Вроде жабы, пересекавшей тракт и угодившей под тележное колесо.
Конечную же цель могли понять разве что те, кто видел общую картину происходящего. Те, к примеру, кто сидел в замке Каллена и получал доклады со всего королевства.
Вот только и у них с пониманием оказалось не очень.
А главное: за всей этой кутерьмой, постепенно охватывавшей земли Нордфалии, как-то остались незамеченными два обстоятельства.
Во-первых, раз за разом вспышки недовольства вызывало прибытие именно королевских сборщиков налогов. Именно им приходилось слышать такие возражения, что налог его величеству уже уплачен. Тогда как за оброком для местных владетелей никто по второму разу не приходил.
Ну а во-вторых, никто почему-то не додумался, что сборщики, являвшиеся ранее, могли быть и ненастоящими. В смысле, конечно, они по-настоящему забирали зерно и монеты. И тем самым пополнили казну и запасы провианта… кому-то. Кому-то, кто их послал. Но соль заключалась в том, что этот кто-то даже близко не имел отношения к королевскому двору.
Хотя стоило отдать этим поддельным сборщикам должное. Были они достаточно убедительны. И при них тоже имелись свитки с якобы королевской печатью.
Ни о чем этом Бренн и его соратники до поры не знали. Хотя оставаться в неведении о тучах, сгущающихся не только над ними, но и над всем королевством, им предстояло недолго. Пока же, вернувшись из замка, они немедленно приступили к выполнению новой миссии.
Точнее, приступила Равенна. Ее черед был применять свои умения и таланты для общей пользы. Благо, силы худо-бедно восстановились.
Сев за стол, волшебница положила перед собой письмо побочной дочери короля. Взяла иголку и осторожно ткнула в подушечку безымянного пальца. Поднесла к письму, дав капельке крови сорваться с пальца и упасть на исписанный пергамент. Пару мгновений посмотрела, как кровь растекается. После чего медленным шепотом произнесла заклинание.
Собственная кровь позволила Равенне соединиться с письмом, на которое попала. А заклинание — протянуть тоненькую ниточку уже от письма к той, кто его написал.
Проговорив заклинание, волшебница положила обе ладони на пергамент письма и, чуть откинув голову, закрыла глаза. Сотворенные чары позволяли ей увидеть и услышать то, что видела и слышала Нора, когда писала это послание своему августейшему папочке.
Естественно, не все подряд. Видения приходили кратковременными вспышками. Потому что и мозг способен сохранить только самые яркие моменты в жизни.
Вспышка — и Равенна видела руки. По-простонародному крупные и грубоватые. Когда сразу не поймешь, женские они или мужские. Одна рука поддерживала… развернутый свиток пергамента… лежащий на деревянном столе. Другая рука водила по пергаменту пером, выводя чернилами букву за буквой.
То есть, несмотря на простое происхождение, Нора была обучена грамоте. Если, конечно, она сама писала это послание.
Или, как вариант, могла научиться сама.
Вспышка. Та или тот, кто писал, на мгновение отвлеклась… отвлекся. И тогда в поле зрения его или ее (а также Равенны) попала стена… каменная. И горящий факел.
Темница? Нет, скорее, комната в каком-нибудь замке. Ибо очень уж много чести: обеспечивать узника писчими принадлежностями да еще столом. Как и переводить на него масло для факелов.
Если, конечно, это не знатный пленник. Коему предложено написать домой или еще куда послание с просьбой о выкупе.
Вот только в данном случае ни о каком выкупе речи не шло. Да и на знатную пленницу самозваная принцесса не тянула. Напротив, не ценность представляла для адресата письма. Но обещала стать нехилой костью в королевском горле.
Потому Равенна решила считать, что дело происходило в замке.
Вспышка. И грубоватый, хотя и без злости окрик отвлекает автора письма.
— Миледи! Герцог зовет!
— Сейчас, только закончу, — отвечал ему другой голос. Чуть хрипловатый, тоже слегка грубоватый, но в целом вроде женский. Да и обращение «миледи» едва ли могло предназначаться мужчине. Если, конечно, пресловутый герцог не имел извращенных наклонностей.
А главное: предположение насчет замка, похоже, подтвердилось. Едва ли с узником, даже со знатным пленником, стали бы так церемониться. Когда зовет хозяин, а ему в ответ предлагается подождать.