Мистер Хокинс проигнорировал ее и посмотрел на Лию.
— Да, Лия. Католицизм — это форма религии. Ты права. Теперь расскажи мне о том, каково это — быть католиком.
Он ободряюще улыбнулся и поправил свои очки в тонкой оправе. Он одернул рукав своей белой рубашки. На мгновение его бицепс напрягся, а затем расслабился, когда Лия заговорила:
— Эм... я думаю... Я исповедуюсь.
— Чистилище, — смеясь, выкрикнул Скотт.
— Да, мистер Лоррелс, но это больше относится к католицизму, чем к чистилищу. Существует намного больше религий, чем католицизм. Расскажите мне еще, пожалуйста.
Келлан долго и упорно смотрел на меня, а затем четко сказал:
— Это интеллектуальная битва за душу.
Все были в шоке, как и я. Брейдены не разговаривали в классе во время обсуждения. К нам не обращались, и мы даже не были востребованы во время урока. И сейчас наш лидер, Келлан, заговорил.
После минуты тишины мистер Хокинс собрался и сказал:
— Да, Келлан, но мне нужно больше.
Келлан пожал плечами.
— Замысел в том, куда перейдет душа после смерти. Это о том, может ли душа быть развращена во время жизни или нет.
— И как ты думаешь? — спросил наш учитель.
Келлан широко улыбнулся и покосился на меня.
— Я думаю, что все уже развращены, но есть кое-кто, кто не согласен.
Мистер Хокинс поймал мой взгляд и нетерпеливо сказал:
— Шай, как ты думаешь? Думаешь, души могут быть спасены? Что они не развращены?
Я была в ярости из-за Келлана, но не находила, что на это ответить. Меня застали врасплох.
— Я думаю, что души, в той или иной степени, просто приз. И да, я думаю, что они могут быть спасены.
Джузеппа и Веспар развернулись, глядя на нас, в частности на меня, с широко открытыми глазами. Я отказывалась краснеть под их пристальным и внимательным взглядом. Келлан изводил меня по определенной причине. Я не собиралась отступать.
— Ты думаешь, что они достойны спасения? — Келлан бросил мне вызов.
Все восхищенно слушали нас. Между Брейденами никогда прежде не было схватки, тем более публично между мной и Келланом. В моменты тишины во время нашего диалога можно было услышать падение булавки.
— Я достойна быть спасенной? — спросила я его. Меня не волновало, что класс мог услышать нас.
Келлан неловко поерзал на стуле, но ответил монотонно:
— Любая душа имеет выбор, Шай. Каков будет твой?
Я слегка улыбнулась.
— Выбираю я ад сейчас или рай потом? Или я выбираю сейчас рай, для удовольствия, и в награду попадаю в ад? Что бы выбрал любой здравомыслящий человек?
— Но это тема данного обсуждения. Никто не собирается сначала выбирать ад. Все хотят самый простой и быстрый способ. Сейчас все хотят быть удовлетворенными. Ты знаешь, что сначала они выберут рай.
— И в конечном итоге наградой им будет ад? — с легкой хрипотцой мягко спросила я.
— Это звучит, как моя диета, — выкрикнула одна девушка.
— Бетани! — рассмеялся мистер Хокинс, и облегчение пронеслось по напряженной комнате. — Какое отношение диета имеет к нашему обсуждению?
— Вообще-то, никакого, но это то же самое, — ответила она. — Я могу съесть сейчас Пончик Данкин — рай, или порцию творога — ад, чтобы позже попасть в рай. Что я хочу выбрать? Конечно пончик. Что я действительно должна выбрать? Творог.
— Это то, чего ты хочешь, Бетани?
— Черт, нет. Я хочу похудеть на десять фунтов, но те пончики на вкус как рай.
— Это называется дисциплиной, — бодро выкрикнул один из парней. — Я могу просто и быстро трахнуться сейчас, но надеюсь, что рай — это нескончаемый и разнообразный секс!
Еще один парень засмеялся.
— Это никак не связано с дисциплиной, Кент. Это называется отрицанием.
— Ну, Брайан, если ты достанешь его, я могу прямо сейчас попасть в ад.
Кент добродушно рассмеялся.
Эти двое начали перебрасываться оскорблениями. Вскоре, класс начал болтать на собственные темы. Мистер Хокинс отвечал на вопросы личного характера, и вскоре в классе разразился хаос. Это происходило, пока не заговорил Келлан:
— Что, если бы не было рая и ада? Что, если это все игра с нашим разумом?
В комнате повисла тишина. Все повернулись в сторону Келлана, а потом мистер Хокинс, прищурив глаза и поправив свои очки, сложил руки на груди. Его загорелые руки напряглись под рубашкой, когда он спросил меня:
— Как ты считаешь, Шай? Вы двое, кажется, хорошо над этим поразмышляли. Как ты думаешь, есть рай и ад?
На мгновение я закрыла глаза и ощутила взгляды братьев и сестры. Я ощутила их напряженность, с которой они ждали моего ответа. И потом, когда моя татуировка снова начала гореть, я, открыв глаза, схлестнулась с властным взглядом своего брата.