Мне любопытно посмотреть, что он почувствует теперь, когда вынужден жениться на жуткой, но у меня нет ни мыслей, ни терпения продолжать это.
Любопытство может быть полезным, но результат обычно катастрофичен, а у меня нет на это времени.
Снова сосредоточившись на своем телефоне, я оборачиваюсь.
Они все так заняты разговорами, что сомневаюсь, что кто-нибудь заметит мое отсутствие.
Нокс подталкивает меня локтем, на его губах играет хитрая усмешка.
Ладно, кто угодно, только не мой брат.
Я игнорирую его и иду по коридору. Мне придется выбрать более длинный маршрут, чтобы добраться до класса.
Я не возражаю, пока это выводит меня из этого круга.
Отсутствие разговорчивости может стать недостатком в окружении людей, которые не затыкаются. Иногда компания друзей Эльзы и Эйдена бросает замечания в мою сторону, и я обычно понимаю это слишком поздно. Ненавижу это.
Не моя вина, что я не такая остроумная, какими кажутся все они.
Я прохожу мимо безликих студентов и пытаюсь сосредоточиться на одном из них, прищурившись, чтобы сформировать образ. Насколько это может быть тяжело? Два глаза, нос и рот. Так просто.
Но нет.
Мне нужно много внимания, чтобы сфокусировать лица, своего рода знакомство, но у меня все еще нет этого со студентами КЭШ. У того, на ком я концентрируюсь, едва есть глаза; они размыты, и человек быстро проходит мимо меня, разрушая все, над чем я работала.
Я качаю головой и снова обращаю внимание на телефон.
Возможно, однажды, после окончания войны, я буду стоять в общественном месте и узнаю каждое лицо и каждого человека. Я буду нормальной.
Хотя, что такое быть нормальной? Я никогда не жила этим, никогда не испытывала этого, так почему я так сильно этого хочу?
В конце концов, я человек, как говорит мой психотерапевт. Я могу отрицать это сколько угодно, но продолжаю возвращаться к тому, что считается нормальным, даже без моего разрешения.
Дурацкая анатомия.
— На пару слов, ma belle — моя красавица, — шепчет мне на ухо сзади низкий голос.
Я вздрагиваю, мои руки дрожат, чуть не роняя телефон на пол.
Что-то дергается у меня в груди, будто невидимые руки роются в моих органах.
Мне требуется слишком много времени, чтобы восстановить контроль над дыханием.
Отказываясь показывать реакцию Ронана, я продолжаю идти, словно он только что не запустил мой второй триггер за день. Сначала Нокс, теперь он.
Обычно я лучше осведомлена о своем окружении именно по этой причине, но я провела всю ночь в поисках и просмотре видео своего противника, убеждаясь, что я знаю его лучше, чем он сам себя.
Думаю, что недостаток сна может вызвать недостаток внимания.
— Ты меня слышала? — он говорит с этой улыбкой, приклеенной к его лицу, идя в ногу со мной.
— Да, и мое молчание было ответом, точно так же, как я ушла, чтобы перестать находиться в непосредственной близости от тебя.
— Ты все неправильно понимаешь, но я великодушен, поэтому исправлю твое заблуждение. Молчание это знак подтверждения.
— Для меня это знак отрицания.
Я иду быстрее, чем обычно, но все бесполезно. Он намного выше меня, и его ноги сокращают расстояние, не отставая от меня без каких-либо дополнительных усилий.
— Это прекрасно.
Он улыбается, но я не думаю, что он верит в сказанное — я имею в виду ту часть, где он думает, что это прекрасно.
Нет.
Он настолько понятен, насколько это возможно. Даже с моими странными отношениями с чувствами, я могу понять его. Я наблюдала за ним неделями подряд, прежде чем решилась на этот шаг. Он не может ничего прятать в рукаве.
— Ты не против?
Я останавливаюсь, жестом показывая ему, чтобы он шел вперед. Мы с Ронаном часто бросаемся колкостями друг в друга. Что? У меня аллергия на его чрезмерную позитивность, и я не могу молчать об этом. Он всегда мстит, и вскоре мы сталкиваемся лбами.
Но это только тогда, когда кто-то рядом.
Я никогда не провожу время наедине с Ронаном, и на то есть причина. Он всегда окружен людьми; просто наблюдать издалека кажется удушающим.
— Вообще-то, против. — он снова улыбается, добавляя подмигивание, но это не мне — это девушке, проходящей мимо. — Вечеринка у меня дома, Ники!
Она несколько раз кивает, как нетерпеливый ребенок рождественским утром, а затем краснеет, когда он вновь подмигивает ей.