— Но для начала мы должны получить одобрение молодых — в наше время и все такое. Ронан, ты согласен быть помолвленным с Тил?
Губы его сына изгибаются в почти маниакальной улыбке.
— Конечно. Это было бы для меня честью.
Честью?
Чертов лжец.
Почему он так искусно притворяется в своих чувствах? Почему я не могу этого делать?
— Тил? — спрашивает Эдрик, и требуется все мое мужество, чтобы не вскочить с места и не наброситься на него с вилкой — или, еще лучше, с ножом.
Мой взгляд вновь фокусируется на Ронане, который наблюдает за мной с той же самой улыбкой.
— Безусловно. — я передразниваю его улыбку. — Это большая для меня честь.
Поздравления рассыпаются вокруг нас, но тот, на ком я сосредотачиваюсь, не Агнус, как я изначально думала. Нет — это парень с ранее отвратительным симметричным лицом.
Ранее, потому что я больше не могу вызывать отвращение, как бы я ни старалась.
Его улыбка все еще на месте, но все его поведение становится более резким. Его глаза темнеют, плечи напрягаются, и он крепче сжимает ложку.
Все это небольшие, почти незаметные изменения, но признаки видны, и они указывают на одно.
Начало войны.
Войны это игровая площадка Смерти. Это место, где она забирает души и оставляет оставшихся в одиночестве.
Вы всегда становитесь жертвой войны, будь то потеря любимого человека или вашей собственности, или и того, и другого.
И прямо сейчас Ронан, похоже, готов заставить меня потерять все.
Не то чтобы я его боялась. Я не боюсь. Потому что чего он не знает, так это того, что я также готова заставить его потерять все.
Его рука исчезает под столом, и вскоре после этого у меня в кармане вибрирует телефон.
Я держу его на коленях и читаю текст.
Ронан: Ты создала свой ад, и теперь я уничтожу тебя.
Не так сильно, как уничтожу тебя я.
Я встречаю его взгляд одним из своих, печатая.
Тил: Сделай это.
Глава 5
Ронан
Команда останавливается после того, как помощник тренера объявляет тайм-аут.
Воздух мрачен, как серые облака, а школьное поле похоже на сцену из апокалипсиса — за вычетом тел.
Наша футбольная команда привлекает внимание всех дам. Они всегда появляются на нашей тренировке, выкрикивают наши имена и подбадривают нас. Я ухмыляюсь им, когда они стоят у трибун, а они машут и скандируют мой номер, тринадцать.
Правильно — мой номер. Излишне говорить, что я самый популярный. Мои друзья могут утверждать обратное, но они ошибаются, поэтому они не в счет.
Я направляюсь к скамейке с Эйденом и Коулом и хватаю бутылку воды, прежде чем Коул успевает ее достать. Я как раз заканчиваю пить, когда встречаю эти черные глаза, которым должно быть место в какой-нибудь готической сказке о черной магии и высасывании человеческих душ в небытие.
Тил стоит за барьером стадиона с Эльзой и несчастной на вид Ким — потому что Ксандера нет, и она слишком мягка для этого ублюдка.
Она все равно машет мне — я имею в виду Ким — и я подмигиваю, ухмыляясь, хотя я близок к тому, чтобы раздавить бутылку воды между пальцами.
Тил даже не смотрит на нас. Она сосредоточена на тренере, который кричит на новичка, спрашивая его, хочет ли он быть в команде или нет.
Ее телефон зажат между пальцами, почти забытый, но не совсем. Достаточно скоро ее концентрация возвращается к любому заклинанию вуду, которое там есть.
После ее выступления на ужине на прошлой неделе она вела себя так, будто ничего не случилось, будто она не испортила мой пятнадцатилетний план, включающий в себя отказ от брака.
Однако еще ничего не кончено.
Эта крошечная девушка с черными волосами и глазами и, возможно, черным сердцем, взбудоражила ту часть меня, которую я так долго скрывал, что на самом деле подумал, что, может, она начнет исчезать, но нет, она вернулась, пошатываясь, из мертвых.
И теперь она, блядь, заплатит за это.
— Что с тобой сделала эта бутылка? — спрашивает Эйден со своего места на скамейке.
Он тоже потягивает спортивный напиток, но все его внимание приковано к Эльзе. На его губах даже заметна легкая ухмылка; его мужское эго счастливо, что у нее вошло в привычку приходить и смотреть, как он тренируется, после того, как она была против этого в течение нескольких месяцев.
Коул сидит рядом с ним, вытирая лицо полотенцем. Мы все в синих майках и шортах Элиты с тех пор, как начали тренировку и играли против второй команды, которая вступит в силу в следующем году, как только мы все выпустимся.
Нокс шутит с вратарем, и я пользуюсь возможностью, которую предоставляет его отсутствие. Я врываюсь между Коулом и Эйденом и обнимаю их за плечи, многозначительно улыбаясь им.
— Вывод сил, Астор? — Эйден поднимает бровь.
— Нет, я нормально покурил свою обычную заначку. Хотя спасибо, что спросил.
— Он имел в виду отказ от секса, — уточняет Коул. — Ты не устраивал вечеринки уже неделю с тех пор, как вернулись твои родители.
— Нет, у меня все хорошо.
Ложь — о вечеринках, а не о сексе.
— Если бы все было хорошо, ты бы не цеплялся, как стриптизерша. — Эйден пристально смотрит на меня. — Не интересно.
— Пошел ты, Кинг, — говорю я, но не убираю руку.
— Мне может быть интересно. — Коул поднимает бровь. — В зависимости от обстоятельств.
— Держи свое извращенное дерьмо подальше от меня, капитан, — предупреждаю я.
— Уверен? — Коул растягивает слова. — Никогда не знаешь, когда это пригодится. — его взгляд скользит по зрителям, и он улыбается Тил.
Она наклоняет голову в знак признательности, прежде чем сосредоточиться на своем телефоне.
Какого черта?
Я перевожу взгляд с него на нее, потом снова на него. Теперь, думая об этом, Коул и Тил уже некоторое время отвратительно сближаются. Это почти незаметно, но он, возможно, единственный среди всадников — или всего мужского населения — с кем она обменивается словами.
Вначале я думал, что это потому, что они оба ботаники, но даже если я ее не знаю — пока — я знаю Коула. Он не делает и шага, не просчитав на тысячу лет вперед — без шуток, он, вероятно, уже пишет финансовый план для своего четвертого поколения.
Коул добр снаружи, но на самом деле он не подпускает людей близко. Тот факт, что он сделал это с ней... интересно. Интересно для меня, потому что это означает, что он даст мне необходимую информацию.
— Что ты знаешь о Тил? — я спрашиваю их обоих, потому что Эйден сейчас практически живет в доме Эльзы и, возможно, знает о ней больше, чем говорит.
— Если бы у Маркизы де Сада и Белоснежки было потомство, это была бы она, — говорит Эйден.