— Простите, что я вмешиваюсь. Мне не следовало бы так говорить с вами. И все же я надеюсь, что вы позволите.
— Да.
— Я уверен, что вам тотчас станет легче. Вы вылечитесь. Мне кажется, вы очень тоскуете. Так сильно, что сами этого не понимаете. Это стало привычкой, как долгая болезнь. Я прав?
— Вы правы, Ричард. Но только в одном — да, я, по сути, больна и не хочу себе в этом признаться. И привыкла к этой тоске, как к болезни. Но в другом — нет. Если я увижу своего отца, я не выздоровею. Я умру.
— Вы ошибаетесь, дорогая. Достаточно одной встречи, чтобы все стало снова реальным. Чтобы все прошло. Вы увидите живого человека, старого, изменившегося — но все же его, того самого.
— Я не смогу этого перенести. Или я привыкла так думать. Может быть, вы правы и тут, и я смогу выправить свою жизнь. Так просто! Только вдруг права я? Риск слишком велик. Я боюсь.
— Я хочу вам помочь, Анна. Вы пригласите меня в Москву на охоту? Давайте навестим его вместе? Я буду вас ждать у дома, если вы не захотите войти со мной. Ну?
— Нет, Ричард, это невозможно. Невозможно. — Я почувствовала, что мне становится трудно дышать.
— Позвольте еще несколько слов. Странно, что вас никто не заставил сделать это раньше. Почему? А ваша мать?
— Мать? Она запрещала ему со мной видеться, звонить по телефону — с того времени, как они расстались. То есть нет. Не запрещала. Она просто плакала.
— А вы послушная дочь. И любящее сердце. Но, Анна, со стороны нередко виднее. Хотите, я вам скажу, что я обо всем этом думаю?
— Хочу. Скажите. — Дышать мне становилось все труднее и труднее, но отчего-то я всеми силами старалась это скрыть, перетерпеть.
— Вот что произошло, как мне кажется — да что там, я в этом уверен. Вы не могли не слушаться матери — так были воспитаны. Или, возможно, она страдала, и вы не могли поступать так, чтобы она страдала еще больше. Она при вас плакала?
— Да. Редко.
— В какие моменты? Если редко, вы, вероятно, вспомните.
— Ох, Ричард! Да, как раз тогда, когда отец со мной виделся — должен был увидеться — звонил по телефону, хотел принести что-нибудь, когда подарил собаку, когда мы собрались куда-то за город…
— Ну вот. Так я и знал. Она плакала, и вам было больно. И не видеться с отцом было больно. И вся эта боль сосредоточивалась в моменте перед очередной встречей. Понимаете, что получилось?
— Кажется, я поняла. Но все же скажите.
— А то, что вы стали сами избегать тех моментов перед встречами, когда боль была невыносимой. А значит — избегать и самих встреч. Запрет матери был уже не нужен. Вы стали бояться. Этот страх соединился с тоской по отцу, которого, вы, верно, очень любили. И с годами это вовсе не исчезло. Наоборот — укрепилось, укоренилось, ушло внутрь. И вот вы стоите и смотрите на меня — здесь, в Англии. Но вас со мной сейчас нет. Анна, что с вами?
Я пришла в себя на длинной скамье у серой каменной стены двора. Стена была шершавой и холодной, на ней сгустились капельки вечерней влаги из нагретого воздуха. Я смотрела в небо — прямо над головой еще светлое, по краям купола, ближе к земле, уже темно-синее, почти черное. Остро мерцали редкие мелкие звезды.
— Анна, милая, как ты нас напугала, — это был голос Мэй. Джулия вытирала мне лоб. Ричард стоял у скамьи на коленях. Он держал ингалятор. Пахло сеном, лошадьми, но сильнее всего — аптекой.
— Что это было? — я поняла, что обращаюсь именно к Ричарду. И поняла, почему.
— Приступ удушья. У вас аллергия?
— Боже, Анна, ты ведь могла совсем задохнуться! — Мэй разумно отошла и только потом закурила. К ней присоединилась Джулия. Я села на скамье и прислонилась к шероховатой стене. Серый камень холодил спину. Лицо горело.
— Ты в состоянии встать, Анна? Ричард, пошли кого-нибудь, пусть принесут лекарство. Теперь она сможет проглотить таблетку. Джулия, мы поедем. Нужно поскорей увезти Анну подальше от лошадей. И от сена.
— Мы еще увидимся, Анна, дорогая, — голос Джулии был низким, хрипловатым и таким теплым. — До встречи! Возьмите с собой в Шотландию что-нибудь от аллергии.
— Все это из-за меня, — сказал Ричард. Он вел машину по лабиринту узких дорог в стенах зеленой изгороди. Правда, сейчас она была не зеленой, а черной. Темно было — хоть глаз выколи, только желтые круги света от фар плясали впереди. — Из-за этого разговора. Так бывает — приступ удушья может быть вызван сильным волнением. — Я не оглядывалась, но мне показалось, что Мэй сосредоточенно слушает.
— Ричард, — спросила я в полусне от лекарств и от мягкого покачивания автомобиля, когда мы уже въезжали в ворота Стрэдхолла, — откуда вы все знаете? Вы так говорили со мной там, во дворе… Как профессиональный психотерапевт. И то, я думаю, не всякий. И вы знаете про аллергию. Так откуда?