Ланч и Ричард не замедлили явиться. Подали суфле, авокадо и еще что-то очень полезное. На стол рядом с тарелкой я положила листки с факсом от внучки русского царя.
— Как приятно видеть Анну такой порозовевшей, — весело заметила Мэй.
— Да, но отчего вы так раскраснелись, дорогая? — Энн внимательно посмотрела на меня.
— Ах, ей все идет, — с гордостью сказал Ричард. — Правда, Анна! И глаза блестят.
— Анна почти ничего не пьет сегодня, даже шерри, — удивилась Мэй. — И водки ей не досталось — извини, Энн, но я, кажется, одна почти все выпила — там, в гостиной… Пока вы разговаривали о дороге.
— Анна, милая, а нет ли у вас температуры? Может быть, это жар? — и Ричард выскочил из-за стола — наверное, сейчас побежит за термометром.
— Не беспокойтесь, все в порядке, — сказала я, призвав на помощь свой новый голос, и на этот раз голос вовремя признал меня своей. — Я немного волнуюсь перед поездкой — предстоит столько интересного! И потом, мне так хочется поскорее встретиться с Catherine!
И все сошло прекрасно. Мне поверили. Я действительно краснею, когда волнуюсь. Цезарь отобрал бы меня для своих легионов: я читала, что в минуту опасности он проходил вдоль строя и оставлял для боя только тех солдат, кто покраснел, а побледневших отправлял в тыл или вообще восвояси. На этот раз это было не просто волнение — скорее ярость. — Ну что ж, — думала я, вычерпывая ложечкой желтоватую мякоть со сливочным маслом из темно-зеленой пупырчатой половинки авокадо. — Все как всегда. Наконец-то все встало на свои места. Безумная любовь и такие же обещания. И все — ложь. А старушка Энн какова! Ох, — сообразила я, — нет, я ошиблась. Ошиблась! Энн была совершенно правдива, и никакие фотографии не могли меня в этом разубедить.
Значит, все очень просто: помолвка есть помолвка — в феврале еще была, а в июне ее уже нету. Но все равно противно. А почему, собственно? Меня же никто ни о чем не спрашивал, вот и Ричард не обязан был ничего рассказывать. Да я ведь и сама не проявила ровно никакого интереса к его жизни — что для меня слишком обычно. Невнимание к людям, даже безразличие… Бедный Ричард. Я, конечно, чудовище. Оживилась на некоторое время, как дракон в туманном облаке на вершине погасшего вулкана — загорелась от шотландских закатов. А сейчас, не любя, ревную и злюсь. Бедный, бедный Ричард! Вот он смотрит на меня — на мои губы. За эти немногие дни он похудел. Сейчас, почувствовав мой взгляд, поднял глаза. Его зрачки расширились, и вокруг них виден очень тонкий голубой ободок радужки. А мои щеки так и горят, и становится все жарче. Это начинается утихший было шотландский синдром, — почти в отчаянье поняла я. Наступает, дышит волнами пламени дракон, разбуженный яростью и ревностью. Ах, Остров Туманов, Эйлеан А'Хео!