Тарик, дыша наконец полной грудью, шел рядом. Помощники — Олег с женой — были отправлены следом за Мишкой разбираться с деревенскими и готовиться к отъезду.
— Ну, Анют, давай собак. Отдохнул, — сказал Тарик. Я передала ему свору.
— Знаешь, Варламыч, — решилась я, — я ухожу. Хватит с меня.
— Как это «ухожу»? А с англичашками кто поедет?
— Ну, уж не я. До «Белграда» вы их сами довезете. А там — закажут такси, до Шереметьева доберутся.
— Дезертируешь, значит?
— Вот сейчас до лесополосы дойдем, а там я вдоль нее до шоссе — и автостопом. Деньги у меня с собой. Вот только сумку мою с егерского двора прихвати. Не забудешь?
— Не забуду. Хотел тебе сказать: не придется нам их в «Белград» везти. Да и, похоже, в Шеремягу. Англичашек-то наших киношники сманили.
— То есть?
— А вот так, сманили. В Першино [177] обещались отвезти. С егерем каким-то познакомить, старичком. Он вроде рассказывает, что у Великого Князя служил. Борзятником. Заливает, небось. Но англичашки купились.
— А ты?
— А я в пролете. Не знаю, может еще и поеду с ними. Они звали — с борзыми поснимать хотят. И еще — с Мэй.
— Ах, с Мэй! Ну, я пошла. Сумку не забудь.
Я шла вдоль лесополосы — туда, где, по моим представлениям, должна была пролегать дорога. Наконец-то одна! Нет, ничего нет на свете лучше свободы… Но каковы друзья англичане! Хоть бы словом обмолвились, что уезжают. Ну и прекрасно. По крайней мере, не будет так мучить стыд за этот ужасный день. Все-таки стыдно? Да, противно как-то. Надо, надо бы вернуться и попрощаться, как полагается. Но вернуться, но прощаться… Видеть темные, мягкие глаза Джима — такие чужие… Синий взгляд Мэй — заморской радужной птицы… Ричарда, старательно отворачивающегося к Беате… Нет, брошу все и уйду. Позвоню Мэй, когда всех из Першина привезут. Телефон главного киношника — Саши — у Тарика есть. «Oh, dearest, so sorry for sudden return to Moscow without kissing you good bye… Feeling slightly unwell, you know. Quite all right now, yes. Wright you soon. Missing you ever so much…»[178]
Издалека донесся шум магистрали. Значит, хоть в этом я не ошиблась.
Через два часа я была у окраинного метро, в сумерках вошла в дом. Все было тихо. Подняла связку ключей со стола, сунула в прозрачную папку с бумагами, убрала в шкаф с одеждой — на самое дно, подальше в угол. Снова вернулась к окну. Солнце село, и только перистые облака китайским красно-золотым веером расходились над рекой.
Тоска была непривычно острой. Пустынные набережные, мост — все казалось серой гранитной тюрьмой. И зачем это яркое небо, этот вечный укор свободы…
И когда зазвонил телефон, я схватила трубку, как утопающий хватается за соломинку.
— Анна? — раздался издалека незнакомый голос, — это Анна Терновская?
Тут я поняла, что звонок был междугородний.
— Анна, это Юрий, Юрий из Смоленска. — Я вспомнила: историк-краевед. Светлое озеро. Туман. Но голос был тяжелый, как камень на шее.
— Анна, у меня плохие новости. — Пауза. — Очень плохие.
— Что?
— Володи Быкова больше нет. Это случилось позавчера.
— Нет!
— Я звоню вам, Анна, не потому, что он просил. Он не думал, что… Ну, в общем, он не пережил операции. Скончался на операционном столе. Никто не знал, что… Он не ожидал такого исхода. И никто не ожидал.
— Боже мой. Как же …
— Я звоню вам, Анна, потому, что мы знаем, что он очень ценил эти отношения… И мы решили, что необходимо вам сообщить. Я звонил вчера, звонил ночью — думал, успеете на похороны. Но никто не брал трубку.
Я вспомнила ночь среди борзых щенят в вагончике. И день накануне — всю эту суету с англичанами, аэропорт, выпивку… И ночь перед этим…
— Так я не успела?
— Нет, к сожалению. Похороны были сегодня.
— Но от чего… Что случилось?
— Не хотелось бы об этом говорить… Ну, слушайте. Цирроз. Водка-то на всех по-разному действует. На кого как. Он вообще себя очень неплохо чувствовал, и вдруг такое…
— Я приеду. Позже. На могилу. Куда мне ехать?
— Приезжайте, Анна. В Туманово. Райцентр около Вязьмы. Он родился там. Там и старики его живут. До Вязьмы от Москвы на электричке, потом на автобусе. Легко. Просто я встретить вас не сумею. У меня занятия. Я ведь преподаватель — в пединституте, где мы с Володей учились. Тут, в Смоленске. Еще раз выехать не смогу.
177
Першино (Тульская обл.) — имение Великого Князя Николая Николаевича, где располагалась знаменитая Першинская охота, содержались сотни борзых и гончих.
178
«Ах, дорогая, так жаль, что пришлось внезапно вернуться в Москву, даже не поцеловав тебя на прощанье… Плохо почувствовала себя. Да, сейчас все в порядке. Скоро напишу. Без тебя всегда так скучаю…»