— Анькя-а-е, это ты?
Я поняла: на любой дороге, в стороне любой Валере ты не скажешь “до свидания”, Валера не прощается с тобой…
— Да, это я. — Я снова опрокинула рюмку, любезно наполненную для меня Мэй. Мэй, как всегда, наслаждалась: утром, водкой, властью, а особенно — спектаклем, режиссером которого себя ощущала, — и, надо сказать, по праву.
— Ну, это… — продолжал гуманный дрессировщик, — привет. Как ты там?
— Спасибо, хорошо, — я решила быть лаконичной и таким образом заставить противника раскрыться.
— Ну, ты это… В общем, жди. Я завтра с утра иду за визой — там мне очередь займут — и вылетаю рейсом 17.40. Прибываю в Хитроу. Встречай. Узнай там, когда самолет прилетает.
— Ва-ле-ра, — сказала я чуть не по слогам, — ты в уме? Как я могу тебя встретить? Ты мне денег дал только на билет. Тут даже по телефону позвонить в аэропорт — и то мне не по карману. Потом, что значит — встречай? Как? На чем? На вороных мерседесах? Я что, королева Елизавета? Может, тебя еще в рыцари посвятить? Или прием в Букингемском дворце устроить?
— Так у тебя же там подруга богатая. И вообще все схвачено. Трудно встретить, что ли? Если у нее комнаты лишней нет, так я на худой конец и с тобой переночую. Делов-то.
— Ва-ле-ра, — прошипела я, — ты ничего не понимаешь. — Отстраняя наполненную рюмку, которую вновь протягивала мне Мэй, я задумалась, делает она это коварно или сострадательно. Мэй саркастически улыбалась. Какое счастье, что моя “хозяйка” ни слова не понимает по-русски! Но общий тон беседы, кажется, улавливает. Нужно говорить спокойней.
— Ва-ле-ра, — продолжала я, сознавая, что моя судьба будет решена тем, как я сумею сейчас объясниться, — слушай меня внимательно. Сделать то, что ты хочешь, к сожалению, невозможно. Здесь все стоит денег. Телефонные разговоры, бензин, транспорт, услуги. И вообще — все. Это тебе не Москва. Мэй — моя подруга, и для меня сделает все — но из этого “всего” — только то, что сама хочет. Я живу здесь на ее деньги, а не на твои. Пойми — это все меняет. Она платит — и она же мной распоряжается. Для своего удовольствия. Если бы платил ты — другое дело. Я зависела бы от тебя. А так — нет. Сейчас я завишу только от нее. Во всем. У нее свой план на весь этот месяц.
— Ну, ладно. На месте разберемся, кто от кого зависит. Денег-то хватит. Еще неизвестно, у кого их больше, — в Валерином голосе послышались ноты задетого самолюбия. — Тогда я для начала в гостинице остановлюсь. Мне тут одну порекомендовали, какая подешевле. Позвоню тебе, как приеду, и — давай.
— Что — “давай”?
— Как это что?! Приезжай послезавтра утром — или я сам к тебе приеду. Потом сразу поедем к твоей Пам в этот, как его… Нотинхер, что ли? У нас же все обговорено, разве нет?
— Да. Только меня вечером завтра дома не будет.
— Анькя-е, ты это… Э… Не шали. Ты что? Как это тебя дома не будет?!
— Очень просто, — сказала я с вызовом. — Так и не будет. Я завтра вечером приглашена в ресторан.
— Ага. Так. В ресторан, значит. Мы, значит, по ресторанам начали ходить. Жизнь прожигать. Нет чтоб делом заниматься. Интеллигенты хреновы. В какой-такой ресторан?!
— В Жокейский клуб.
— Ладно, Анька, пора базар заканчивать. Надоела вся эта лабуда. В общем, я завтра вечером приезжаю, и давай ко мне послезавтра утром в Лондон. Дело надо делать. Замётано. Завтра вечером дома сиди, жди звонка. Ну, до связи. Приятных кошмаров. — Тут запели провода и зазвенел голос телефонистки. Конец.
Я обернулась к Мэй. Она небрежно гладила одну из борзых — ту, что только что осторожно вошла в комнату и робко приблизилась к хозяйке. Две старшие суки томно раскинулись, пребывая в нирване сытости и уюта голубой гостиной, — знаменитая Лимонная Водка на сизом диване, красно-пегая Опра — в глубоком бархатном кресле. Громадного роста борзой кобель по имени Бонни Принц Чарли жрал печенье из вазы, роняя крошки и грубо чавкая. Ваза медленно, но верно приближалась к краю стола. Через окно в нее заглядывал павлин, явно обеспокоенный судьбой печенья и крошек. Мэй игнорировала и то и другое.
— Анна, что ты думаешь об этой младшей — Кильде? — спросила она, оглаживая бока тоненькой борзой своими обветренными руками. Сапфиры в кольцах синими искрами проблескивали сквозь бедноватую псовину стеснительной и, видимо, нервной сучонки. — По-моему, это просто гадкий утенок. Вырастет из нее что-нибудь стоящее? Американских кровей, как Бонни и Скай, но… Isn’t she rather plain? [55]