А Хусейн не попадался.
Высоко на склонах гор — альпийские луга. Летом выгуливаются там отары, жиреют на сочных травах колхозные овцы. Необозримые дали и тишина. По самому хребту — граница. Низенькие, сложенные из камня копцы. Они стоят так редко, что линия, образуемая ими, едва просматривается. Ее не везде уловишь глазом, зато везде почувствуешь сердцем. Пастух ни при каких обстоятельствах не перешагнет ее.
Все лето Юсуп жил на высокогорье. Он привык к тишине, безлюдью, ослепляющему блеску молний и оглушающим раскатам грома. Привык разговаривать сам с собою и с горами — с кем же еще!
— Юсуп! Юсу-уп!..
Пастух огляделся. Кто это? Или, может, почудилось? Вокруг ни души. Лишь на той стороне, за копцами, кусты отчего-то чуть шевельнулись.
— Когда-то ты легко узнавал своих друзей, — неожиданно донеслось оттуда.
— Хусейн?
— Вот видишь, Юсуп, ты и сейчас узнал меня. Не забыл все-таки. Значит, я не зря пришел к тебе.
— Ко мне?
— А к кому же еще? К пограничникам?
— Не смеши, Хусейн! Я про тебя знаю все.
— Говори, если знаешь. Или о Хусейне там наболтали уже такое, что не осмелишься сказать правду?
— Я никогда тебя не боялся, Хусейн, хотя среди моих знакомых опаснее тебя никого нет. Ты не с пустыми руками к нам ходишь.
— Когда-то ходил. И сам, и с друзьями. Контрабандистов водил. Щедро платили, вот и водил. Потом понят, что деньги и тряпки не самое главное в жизни…
Хусейн осторожно раздвинул ветви, шагнул из кустарника. Его обветрившееся, заросшее седой щетиной лицо на мгновение осветила скупая улыбка.
— Тебе трудно понять меня, Юсуп. Деньги снятся, когда в карманах гуляет ветер. А разбогатеешь — увидишь, что есть вещи и поценнее…
— Что же может быть ценнее денег?
— Свобода, Юсуп. Я нашел ее здесь, на этой стороне… И такой же судьбы желаю тебе.
— Мне? Опять смешишь меня, Хусейн?
— Я говорю серьезно. — Хусейн молитвенно сложил ладонями руки и вытянул их над головой. — Видит аллах, что не шучу.
— Тогда скажи откровенно: чего же ты хочешь?
— Чего хочу? Одного, Юсуп: видеть тебя рядом с собой. Переходи границу, и я сведу тебя с людьми, которые станут нашими лучшими друзьями. Бросай чужую страну и смело шагай ко мне. Это совсем не страшно.
— Не страшно тому, кто много ходил. Так что лучше бы тебе пересечь эту черту…
— В детстве ты был куда смелее… С каких скал спускался… И меня научил. Говорят, долг платежом красен. Так и быть, я готов оплатить свой долг… Я помогу…
Хусейн вдруг глянул вдоль хребта из-под руки и тут же исчез в кустарнике. На голубом фоне неба вырисовывались силуэты двух всадников. Приближался пограничный наряд.
Юсуп остался крепко недоволен собой. Хотел перехитрить Хусейна, заманить матерого контрабандиста на свою сторону, чтоб передать его пограничникам, да не сумел. Из самых рук, можно сказать, выскользнул. И все же на этого волка стоит поохотиться.
Пограничников, проскакавших мимо отары, Юсуп не остановил. Хусейн увидел бы и все понял. Ну а последствия легко предугадать: на новое свидание он уже не явился бы.
Надо дождаться ночи. Темень для таких встреч более благоприятна.
А ночью к Юсупу наведался сам начальник погранзаставы. Разыскал его возле отары, спросил, есть ли какие новости.
— Есть, начальник, есть…
Рассказывал Юсуп тихо, шепотом.
— Остерегайся его, начальник. Хусейн без оружия не ходит. Одного убьет, другого убьет. Голыми руками такого не возьмешь. Хитрить надо.
— Может быть, ты знаешь, как хитрить?
— Знаю, товарищ начальник. Много думал… Солдат пришлешь?
Двое суток возле Юсупа дежурили пограничники, хорошо замаскировавшись среди камней. Можно было пройти совсем рядом и не заметить. В конце вторых суток, перед сумерками, Хусейн опять выбрался из кустарника.
— Юсуп, ты имел время подумать и сделать окончательный выбор… У тебя сейчас такие возможности, что только дурак не воспользовался бы ими. Десять шагов на юг, всего десять, и ты станешь другим человеком. Из этих десяти самый трудный — первый.
— Мои ноги не слушают меня, Хусейн…
— Я вижу, что не слушают, — Хусейн терял самообладание. — Овечек пасет овца. Но я обещал тебе помочь. И я помогу, мы вместе сделаем первый шаг.
Он долго шарил глазами по хребту, затянутому на этот раз легкой синеватой дымкой, затем, выпрямившись, быстрой, пружинистой походкой заспешил к границе. У копца на мгновенье остановился, опять бросил хищный взгляд вдоль хребта и, успокоившись окончательно, направился к Юсупу твердыми, торопливыми шагами.