— Кто он?
— Да тоже каюром был.
— Хорошим?
— Его весь остров знал.
Пошуровал в печке железным прутом, добавил:
— А я что, лишь вторую зиму езжу…
— Не так уж и мало!
Мне думалось, все каюры на Камчатке — люди местные, коряки или ительмены. И вдруг — вот он, Володя Токарев, вторую зиму в этих краях. Родился и вырос на Ставропольщине, не имел ни малейшего представления о собачьих упряжках, нартах, каюрах. А его здешний учитель, каюр Салих Менгалимов, которого «весь остров знал», до службы жил в Средней Азии и ни разу никуда не выезжал.
Когда Токарев впервые увидел, как Салих управляет нартами, он растерялся. «Куда мне за такое браться! Осрамлюсь, засмеют. В упряжке собак не меньше дюжины, у каждой свой норов, да все злые, как черти. Попробуй совладать с ними! Затащат туда, куда и Макар телят не гонял!»
Менгалимов рассердился:
— Зачем руки опустил? Почему стоишь, как бедняк на ярмарке? Пойдем, кормить будем.
Токарев побрел в питомник. По пути думал: «Проситься на заставу надо. Все равно на какую. С собаками общего языка не найду».
Салиху помогал через силу, по обязанности. Неохотно доставал из глубокой ямы китовое мясо, резал, а Салих обеими руками подхватывал увесистые куски, бросал их собакам, ласково называя по кличке.
— Страшно кита любят, — говорил он, возвращаясь за очередной порцией. — Аж скулят от удовольствия.
Он, Салих, прекрасно знал, когда и чем кормить собак, от какого кита мясо им больше по вкусу: от пинвала или усача финвала. Рассказывал Токареву, как готовить юколу — вяленую рыбу. Наготовишь такого кушанья, пока улов богатый, и спокоен всю зиму.
— Больно мудреная у них кухня, — без внимания выслушав каюра, сказал Токарев. — Может, еще и лекцию прочтешь?
Салих хитровато сощурил глаза.
— Кем работал до службы?
— Ну, арматурщиком…
— Зачем так говоришь? Я про тебя все знаю.
— А спрашиваешь…
— Втолковать хочу… Знаю, что на шофера учился. Лекции слушал и все такое прочее. А каюром, думаешь, просто: увидел парты, сел — и пошел! Как бы не так.
Менгалимов начинал горячиться. Не мог он оставаться спокойным, если чувствовал несерьезное отношение к своей профессии. Нарты! Да зимой они тут всему голова! Ни одна твоя хваленая машина здесь не пройдет. Катера до самой весны у пирса отстаиваются. А собачки — пурга ли, мороз ли — бегут из конца в конец острова, через замерзшие и незамерзшие реки, овраги и сопки.
— Шофер в машине все винтики знает. А каюр, по-твоему, не должен упряжку знать? — втолковывал Салих. — Что из себя каждая собачка представляет, какое место ей отвести. Не всякая вожаком пойдет, понял? Вот у меня только Моряк на это способен. Идем, покажу…
И он тащил Токарева к столбику, вокруг которого бегал на привязи крепкий грудастый пес. Коричневая шерсть густо покрывала его шею, перехваченную широким ременным ошейником.
— Моряк! — еще издали позвал его Менгалимов, и пес, обрадовавшись хозяину, так рванул поводок, что столбик угрожающе затрещал. — Ну-ну, не балуй. Сидеть.
Ласково гладя повеселевшего пса, смахивая с его шерсти мокрые снежинки, каюр рассказывал:
— Знаешь, как в упряжке ходит? Снег — целина. Слезешь с нарт — по пояс. А он идет! Прямо траншеекопатель. Откуда сила у него такая! И злой. Однажды чужую собаку насмерть загрыз. Набросилась она на упряжку, хотел я отшвырнуть ее, так вот что сотворила, — Салих поднял руку, показывая половину мизинца. — Моряк, понятно, отомстил ей.
Менгалимов медленно шел через питомник, объясняя Токареву:
— Вон та, с темной шерстью, — Дамка. На пару с Моряком ходит. Тоже дорогу торить умеет. А еще дух поднимать способна. Устанет в пути упряжка, притихнут собачки. И только скажу ей: «Дамка, голос!» — сразу завизжит, залает, но не жалобно, а с задором. Глядишь, подняли носы остальные, завиляли хвостами и пошли все быстрее, быстрее. Они, брат, тоже что-то вроде души имеют. Дамка, Моська, Узнай — чаще веселые, бодрые, а Малышка всегда грустная какая-то.
Он остановился у выхода из питомника, взглянул на Токарева, спросил:
— Скажешь, лекция?
Владимир не ответил.
До казармы шли молча. Один думал о том, проситься ли ему на заставу, другой жалел, что совсем недавно с острова на Большую землю уехал его испытанный напарник, а достойной замены ему нет…
На рассвете Менгалимова вызвали к коменданту. Едва переступив порог кабинета, солдат понял: что-то стряслось. Капитан говорил с кем-то по телефону, голос его срывался.
— Срочно нужна помощь… Состояние тяжелое. Да, жена… Лейтенанта Лабудева. Высылаю нарты.