— Значит ли это, что ты возродишься в другой жизни, как учат на Востоке? — спросила пожилая дама–посетительница в пальто из искусственной кожи.
— Да, — удивленно сказал Хоппи, — новая жизнь. У меня другое тело. Я могу делать все, что угодно.
— Ходить, — сказал Стюарт.
— Да, — пробормотал Хоппи, — и ходить… Я — как все. Нет, лучше всех! Я могу делать все то же, что они, и гораздо больше. Я могу идти куда хочу, а они — нет. Они не могут двигаться.
— Почему они не могут двигаться? — требовательно спросил бармен.
— Просто не могут, — ответил Хоппи. — Они не могут перемещаться по воздуху, по дорогам или на кораблях. Они просто застыли. Здесь все другое. Я могу видеть их, как будто они мертвы, как будто они приколоты булавками и мертвы. Как трупы.
— Они могут говорить? — спросила Конни.
— Да, — сказал фок, — они могут разговаривать друг с другом. Но они должны… — Он помолчал, и затем его тонкое лицо исказилось торжествующей улыбкой. — Они могут говорить только через меня.
Интересно, что бы это значило, думал Стюарт. Звучит как мегаломаниакальные мечтания, в которых Хоппи правит миром. Компенсация за то, что он на самом деле ущербен… чего еще ждать от фока.
Сейчас, когда Стюарт все понял, происходящее уже не казалось ему таким интересным, и он вернулся к своему столику.
Бармен продолжал спрашивать:
— Это хороший мир? Скажи мне, он лучше нашего или хуже?
— Хуже, — сказал Хоппи. И затем добавил: — Хуже для тебя. Это то, что заслужил каждый. Это справедливость.
— Тогда для тебя — лучше? — спросила Конни.
— Да, — ответил фок.
— Послушай, — крикнул официантке со своего места Стюарт, — разве ты не понимаешь, что это психологическая компенсация за его уродство? Таким способом он защищается. Как ты можешь относиться к этому серьезно?
— Я и не отношусь серьезно, — сказала Конни. — Но это интересно. Я читала о медиумах, так они, кажется, называются. Они впадают в транс и могут сообщаться с потусторонним миром, совсем как он. Разве ты не слышал? Вроде бы и наука это подтверждает… Так, Тони?
Она повернулась к бармену за поддержкой.
— Не знаю, — угрюмо сказал Тони, возвращаясь к своему грилю и поднимая лопатку.
Сейчас фок, казалось, еще глубже впал в послепивной транс; казалось, он заснул, ничего не видя. По крайней мере, он никак не реагировал на попытки окружающих увидеть потусторонний мир — или что это там было — его глазами. Сеанс окончился.
Да уж, сказал себе Стюарт. Интересно, как бы отнесся к этому Фергюссон: нанял бы он на работу не просто калеку, но калеку, подверженного эпилептическим припадкам или чему–то вроде этого? Интересно также, стоит ли мне рассказывать ему что–нибудь, когда я вернусь в магазин? Если Фергюссон узнает, может быть, он сразу вышвырнет Хоппи за порог. И я бы не винил Фергюссона за это. Пожалуй, мне лучше ничего не говорить ему, решил он.
Фок открыл глаза и позвал слабым голосом:
— Стюарт…
— Чего тебе?
— Я… — Голос фока звучал слабо, почти болезненно, как будто попытка говорить была слишком тяжела для его немощного тела. — Послушай, ты не можешь… — Он остановился, затем медленно подъехал к столику Стюарта. — Ты не можешь отвезти меня назад в магазин? Не сейчас, когда поешь. Я был бы тебе очень благодарен.
— С чего это? — спросил Стюарт. — Ты что, сам не можешь?
— Мне плохо, — сказал фок.
Стюарт согласился:
— Ладно. Когда поем.
— Спасибо, — сказал фок.
Полностью игнорируя его, Стюарт продолжал есть. Лучше бы фок не показывал так явно, что мы знакомы, думал он. Лучше бы фок выкатился отсюда и ждал где–нибудь в другом месте. Но Хоппи сидел, потирая лоб левым экстензо ром, и выглядел слишком измученным, чтобы двигаться снова, даже по кафе.
Позднее, когда Стюарт вез коляску с фоком по тротуару обратно в «Модерн ТВ», тот сказал тихим, слабым голосом:
— Это большая ответственность — видеть то, что после…
— Да, — буркнул Стюарт, оберегая свою независимость, выполняя свой долг, не более того: он толкал коляску — и все. Если я тебя везу, думал он, это не значит, что я должен разговаривать с тобой.
— Первый раз, когда это случилось… — начал фок, но Стюарт резко оборвал его:
— Меня это не интересует. — И добавил: — Я хочу одного: скорее вернуться назад и увидеть, стартовала ли ракета. Может быть, она уже на орбите.
— Думаю, что так, — сказал фок.
Они стояли на перекрестке, ожидая, когда изменится сигнал светофора.