— Папа и мама не знают, — прошептала Эди.
— Я понимаю, — сказал Стокстилл.
— Я рассказывала им, но… — Эди засмеялась.
— Не беспокойся. Просто продолжай жить, как раньше. Это существо само позаботится о себе.
— Я рада, что у меня есть брат, — сказала Эди. — Благодаря ему я не одинока. Даже когда он спит, я могу чувствовать его и знаю, что он там. Как будто я ношу ребенка. Я не могу катать его в детской коляске, одевать его, но говорить с ним забавно. Например, я рассказываю ему о Милдред. Вы же знаете, — ребенок улыбнулся его неведению, — та девушка, которая все время возвращается к Филиппу и портит ему жизнь. Мы каждый вечер слушаем сателлит.
— Да, конечно.
Чтение Дейнджерфильдом книги Моэма. Жутко, думал доктор Стокстилл: паразит, набухающий в ее теле, в постоянной влажности и темноте, питающийся ее кровью, слышащий от нее неким невообразимым способом вторичный пересказ знаменитого романа, — это делает Билла Келлера частью нашей культуры. Он тоже ведет свое гротескное социальное существование. Бог знает, как он понимает эту историю, фантазирует ли о ней и о нашей жизни? Он мечтает о нас?
Нагнувшись, доктор Стокстилл поцеловал девочку в лоб.
— Все в порядке, — сказал он, ведя ее к двери, — сейчас ты можешь идти. Я минутку поговорю с твоими родителями. В приемной есть несколько очень старых настоящих довоенных журналов, которые ты можешь полистать, если хочешь.
— А потом мы пойдем домой обедать, — сказала довольная Эди, открыв дверь в приемную.
Джордж и Бонни встали, на их лицах отразилось беспокойство.
— Войдите, — пригласил их Стокстилл и закрыл за ними дверь. — Никакого рака я не обнаружил. — Он обращался в основном к Бонни, которую так хорошо знал. — Опухоль, конечно, вырастет, но насколько — не могу сказать. Я бы посоветовал вам не беспокоиться. Возможно, к тому времени, когда она начнет причинять неудобства, наша хирургия настолько продвинется вперед, что сможет справиться с этим.
Келлеры вздохнули с облегчением. Они заметно переволновались.
— Вы можете свозить ее в университетский госпиталь в Сан–Франциско, — сказал Стокстилл. — Там делают несложные хирургические операции, но, если честно, на вашем месте я не стал бы этого делать.
Лучше вам не знать всей правды, думал он. Вам будет тяжело столкнуться с ней лицом к лицу, особенно вам, Бонни. Из–за обстоятельств, связанных с зачатием: так просто почувствовать себя виновной.
— Эди — здоровый, жизнерадостный ребенок, — сказал доктор Стокстилл, — оставьте все как есть. У нее это с рождения.
— Да? — сказала Бонни. — А я раньше не понимала. Боюсь, я не слишком хорошая мать. Я так занята делами коммуны…
— Доктор, — прервал ее Джордж Келлер, — разрешите задать вам вопрос: Эди — особенный ребенок?
— Особенный? — Стокстилл осторожно взглянул на него.
— Думаю, вы понимаете, что я имею в виду.
— Вы хотите спросить, не мутант ли она?
Джордж побледнел, но сосредоточенное, непреклонное выражение его лица не изменилось: он ждал ответа. Стокстилл видел, что от этого человека общими рассуждениями не отделаешься.
Он сказал:
— Кажется, я понял, что вы имеете в виду. Почему, собственно, возник такой вопрос? Разве она необычно ведет себя? Необычно выглядит?
— Она выглядит совершенно нормально, — сказала Бонни. В порыве огорчения она крепко схватила за руку мужа, вцепилась в его рукав. — Что за чушь! Она совершенно нормальна. Иди к черту, Джордж! Что это с тобой? Как можешь ты подозревать своего собственного ребенка? Тебе что, делать нечего?
— Существуют мутанты, которых не отличить от нормальных людей, — сказал Джордж Келлер. — Кроме того, я ведь вижу многих детей, я вижу всех наших детей и кое–что понимаю. Обычно подозрения оправдываются. От школы, как вы знаете, требуют отправлять любых детей–мутантов за пределы штата Калифорния для специального обучения. Поэтому…
— Я ухожу, — сказала Бонни. Она повернулась и пошла к двери. — Всего хорошего, доктор.
Стокстилл сказал:
— Подождите, Бонни.
— Мне не нравится этот разговор, — сказала Бонни, — в нем есть что–то болезненное. Вы оба больны. Доктор, если вы хоть как–нибудь намекнете, что она мутант, я никогда не буду с вами разговаривать. И с тобой тоже, Джордж. Честное слово.
Стокстилл сказал после некоторой паузы:
— Вы напрасно кипятитесь, Бонни. Я ни на что не намекаю, потому что здесь не на что намекать. У нее доброкачественная опухоль в брюшной полости — вот и все.
Он разозлился. Он чувствовал сильное желание швырнуть Бонни правду в лицо, она того заслуживала.