Обиды на Желябова — что не посвятил ее в свои планы— она не испытывала. По-своему он прав: к чему дома еще устраивать дискуссию? Ее другое заботило: как она не почувствовала, не угадала, чем живет он в эти дни, какую думу вынашивает? Кажется, могла бы догадаться. Стать вожаком восстания — мысль не новая для него. Он ведь ив тот раз — не так явно, как теперь, правда, — говорил об этом… но он и о многом другом говорил тогда, такое у него состояние было в тот вечер, и ей не приходило в голову, что это так серьезно. Тем более — последнее, что он сказал ей тогда (а сказал он: «Все это пустяки, Сонюшка. Розовая водичка. Не прожектерством заниматься — дело делать надо!»), прозвучало так искренно… Неужели лукавил? Ну нет. Вряд ли. В тот момент, можно поручиться, он и действительно так считал. И лишь потом, позднее, что-то переменилось в нем…
Было это еще в августе — тот случай. Выдался воскресный как раз день, и Соня пришла домой пораньше, чтобы, в кои-то веки, приготовить человеческий ужин. Жарко было весь день, очень душно; уже стало темнеть, но зной не убывал. Соня из кухоньки услышала, как Желябов своим ключом открывает дверь; вышла в прихожую с лампой в руке. Войдя, Желябов как-то странно — мертво — посмотрел на нее; нет, не посмотрел — скользнул по ней взглядом незряче, как бы не запечатлев в сознании ее присутствие, и, не подойдя к ней, не поцеловав, прошел, неестественно прямой, непонятно оцепенелый, в комнату и, взявшись сперва за спинку стула, шарнирно подогнул колени, сел и так сидел несколько мгновений, все каменно прямой.
Соня застыла в дверях, не умея понять, что с ним происходит. Желябов в этот миг качнулся и медленно, вначале даже как-то плавно, стал валиться вбок, а потом стремительно рухнул на пол, вместе со стулом. Это так страшно было!.. Она в беспамятстве бросилась к нему, но ей мешала лампа, она не тотчас сообразила, куда деть ее, — оставила ее, стукнувшись коленками об пол, тут же рядом и обеими руками приподняла его запрокинувшуюся назад тяжелую голову. «Что с тобой? Что?» — горячечно шептала она. Он приоткрыл глаза, но они были словно подернуты пленкой, в них не было мысли. Она взяла его руку, показавшуюся ей ледяной, и, с трудом отыскав пульс, стала считать удары, но тут же бросила счет: пульс был явно замедленный. И тотчас поняла: он в обмороке! Бледные губы и это серое, без кровинки, лицо!..
Она повернула его на спину, расстегнула пошире ворот рубахи. Что еще? Поднять ноги! Это вызовет приток крови к голове! Она осторожно опустила голову его на пол и, схватив диванную подушку, подложила ее под ноги. Теперь — нашатырь! Аптечка была в спальне. Смочив ватку, Соня стала протирать ему виски; от нашатырного спирта у нее перехватило дыхание, заслезились глаза. «Почему ты плачешь?»— спросил вдруг Желябов; он смотрел на нее в упор. «Это от спирта… от нашатыря…» — сказала она, улыбаясь сквозь слезы. Он оглядел все вокруг напряженным недоумевающим взглядом: «Что происходит?»-«Потом, потом… — шептала она. — Сперва — на диван… Я помогу…» Она взялась было за его плечи, но он, сказав: «Зачем?», — поднялся сам;. Когда он сел на диван, она протянула ему ватку, попросила вдохнуть поглубже. «Не нужно, — сказал он. — Все прошло». Но ватку понюхал…
Он не спрашивал, что с ним было; вероятно, сам догадался. «Жуткая духота была», — сказала она. Он сделал отстраняющий жест: «Нет, нет, дело совсем не в этом!» Она боялась повторения припадка. Стала щебетать какие-то глупости, надеясь, что это отвлечет его; говорила, что — проклятье, скорее бы кончался этот гиблый високосный год, не зря считают, что он приносит лишь несчастья… А он точно не слышал ее; с тою же упрямой интонацией сказал: «Совсем не в этом!.. Сегодня мог быть взрыв. Если б не Тетерка, сегодня мы могли поставить бы точку… Он опоздал, Тетерка… оттого опоздал, что не было у него часов, такое вот идиотство… Я был на плоту, я видел, как по мосту промчалась царская карета… А через минуту и Тетерка явился…»
Соня знала о том, что готовится взрыв на Каменном мосту через Екатерининский канал. Место для нападения было выбрано еще до отъезда Сони в Одессу, ранней весной. Но некоторое время идея с подрывом моста была как бы в резерве; вплотную этим предприятием занялись лишь после того, как стало ясно, что царь из-за смерти императрицы остается на лето в Петербурге.