Да, так или примерно так думала она тогда, стоя перед разъяренным, не помнившим себя отцом. Все это и высказала она ему потом, когда он чуть поутих, — включая и просьбу дать ей документ на право отдельного жительства. Он ответил отказом, ответил резко и грубо, с циничной ухмылкой весьма прозрачно намекая при этом, что отлично понимает, для каких именно надобностей потребовался ей «вид». «Отчего бы вам, сударыня, заодно и желтый билет себе не выхлопотать? Чего уж там церемониться, я помогу!..»
Она накинула пальто (ноябрь был, валил снег; вот же как странно: тоже ноябрь!), выбежала на улицу, в темень, а в ушах все звучала последняя, в ответ на слезы и заступничество мамы, фраза отца: «Ничего, захочет есть — придет, никуда не денется!»
Не пришла.
Уже тогда, значит, хватило у нее и сил. и характера поступить по-своему, с чувством некоторой гордости за ту девочку подумала Соня. А ведь тоже порог был, и вряд ли легче этого, сегодняшнего, потому хотя бы, что был он первый.
Она улыбнулась. Интересно все-таки устроен человек! Вспомнила вот историю, как будто из чужой жизни, такая древняя, — и словно водой ключевой омылась: состояние обновленности, как бы возврата к некоей изначальности. Где страхи? Где сомнения? Ничего такого! А в душе одно только чувство, легкое, праздничное, — что все впереди будет хорошо, и все она поймет, что нужно, и решит для себя что-то. И это будет самое верное и самое умное решение.
Занемела рука. Ах да, она все держит корзину на весу! Теперь это излишне. Кончился булыжник, выехали уже на окраину, еще немного — покажется наш переезд… Она опустила корзину на липкий от грязи пол. О, да она ведь главного не видит — опять появился снег! Не бог весть какой, конечно, не той утренней свежести и нетронутости, но, во всяком случае, и не это серое месиво, как в городе. А за переездом (вот уже и дом их, с заколоченными окнами нижнего этажа, замаячил впереди) — совсем благодать.
Снег лежал нетронутый, лишь кое-где близ дороги, да и то если очень приглядываться, он несколько осел, как бы источился изнутри незримой влагой. Но это не страшно, подумала она, к вечеру, даст бог, опять схватит морозец — и снег удержится; а там, глядишь, и новый выпадет, зима как-никак.
Подъехала к самому дому, прямо под крылечко. Раньше нипочем не сделала бы так (из боязни соседских пересудов: вот, мол, сколько провизии Сухоруковы закупают, мыслимо ли вдвоем столько осилить; нет, неспроста, мол, это), но теперь уж что на это оглядываться, коль скоро даже бабка Трофимова знает, что «родственники» им помогают; а работников, тем паче даровых, полагается, тут каждому ясно, вволю кормить…
Отомкнула дверь, втащила в прихожую поклажу свою, передохнула с минутку: вот я и дома наконец!
5
Но беда все-таки пришла, такая беда, хуже которой и придумать ничего нельзя было. Снег — кто бы мог подумать, что он страшнее бесконечных проливней!..
Весь день накануне работалось в галерее отлично; может быть, впервые за все время не сочилась сверху вода, казалось, что и на дне подкопа поубавилось влаги, — потому, верно, и удалось в тот день прокопать раза в полтора больше, чем всегда. При этом мужчины не выглядели очень уж уставшими, у них хватило еще сил (сами вызвались). лепить допоздна пельмени на завтра. Давно Соня не видела их такими оживленными, раскованными. А наутро…
Первым полез утром в подкоп не Михайлов, как обычно, а Гриша Исаев. Пяти минут, пожалуй, не прошло, Соня еще и лучины не успела наколоть для растопки, — вылез обратно Исаев, мокрый, злой. Оказалось, нет возможности работать: сверху льет как сквозь сито, все залило, на дне чуть не по колено воды — море разливанное, словом… Тут и Михайлов подоспел. Посмотрел на Исаева, без слов все понял: «Затопило?» И такой спокойный, точно так все и должно быть. А она, Соня, не в силах смириться с бедой, отказывалась верить в случившееся. С чего бы это быть потопу? Нет, нет! Вот и снег еще лежит, пониже, правда, стал, но лежит же, лежит!.