11
Обычно Желябов вскакивает чуть свет и тотчас убегает, не всегда успевая попить хотя бы чаю. Нынче он проспал, уже развиднелось за окном, а он все спал, и такое безмятежное, такое кротко-покойное было у него лицо — Соня пожалела его, не стала будить. Боясь потревожить его, она лежала не шевелясь, затаив дыхание даже, и всматривалась и смягченные сном черты родного лица. Глядя на спящего, обыкновенно легко представить себе, каков он был ребенком; когда человек спит, годы словно отступают, и в лице его, помимо воли, что-нибудь да обязательно проступает детское; в Желябове же она ничего этого не умела разглядеть: даже и во сне, даже и смягченное, у него было властно-строгое лицо взрослого.
Вероятно, Желябов почувствовал пристальный её взгляд: шевельнул плечом, дрогнули веки. Она поспешно отвела глаза — пусть поспит, всех дел все равно не переделать, хоть вовсе не ложись. После ареста Михайлова навалилось, и главным образом на Желябова, не вдвое — вдесятеро больше забот; только теперь и стало до конца ясно, какой непомерный воз тащил на себе Саша… Не бросая своих обязанностей, Желябов принял на себя и некоторые Сашины, стараясь хоть как-то заместить его. Но это было не под силу и такому здоровяку, каким до недавнего времени был Желябов. Обмороки — из-за крайнего нервного и физического напряжения — участились, и от невозможности, от бессилия помочь ему Соня была в совершенном отчаянии. Месяц-другой такой жизни и такой работы — и Желябов не выдержит, надорвется. Пока не поздно, ему бы отдохнуть сейчас, отойти на время от всех дел, уехать куда-нибудь в провинцию, всего лучше—:В деревню, отдышаться. Но об этом можно только мечтать: все нити и звенья покушения сходились теперь в руки к одному человеку — к Желябову. Сейчас его не заменишь: не то чтобы не нашлось равного ему (поискать, так, может, сыщется и посильнее его), но уж больно рискованная это затея — менять всадника на полном скаку. Так что Желябову до конца надо быть, не до отдыха тут…
Желябов все спал. Ладно, решила она, пусть спит, а я все же встану. Поднимется — сразу умчится, не станет ждать, пока поспеет завтрак, не раз уж бывало так.
Сварив кофе, постояла в нерешительности у порога, но все-таки позвала вполголоса:
— Желябов…
Он тотчас открыл глаза.
— Вставайте, граф! Вас ждут великие дела!.. — сказала она; этими словами, читала где-то, Сен-Симон приказал своему слуге будить себя.
— А и то верно, — улыбнувшись, сказал он. Посмотрел на разрисованное морозом окно (оно было совсем светлое, почти без синевы) — Между прочим, великие дела часа два уже как ждут меня. Могла бы и разбудить, а?
— Что-то не припомню, ваше сиятельство, чтобы вы поручали мне это…
Из дому вышли вместе. Соня могла и повременить: куда ей было нужно, туда и через час и через два не будет поздно, пожалуй. Но ей хотелось подольше побыть с Желябовым, а им почти по пути было: ему на Караванную (где-то там поселился приехавший недавно из Одессы Миша Тригони), ей — на Дворцовую площадь. На улице — белым-бело, все искрилось и слепило.
С Первой роты сразу свернули к Технологическому институту, на станции постояли немного в ожидании конки. Желябов в своем пальто с шалевым воротником выглядел барином. Соня была одета попроще (так нужно было для ее сегодняшней обязанности), но зато и куда теплее (так тоже нужно было) — в длинном салопе, в крепких серых валенках, два тяжелых платка вокруг головы, ни дать ни взять кухарка из купецкого, с достатком, дома. Соня уже и пожалела о том, что пошла вместе с Желябовым: в этом своем наряде не пара она Желябову, слишком явно не пара. Она отошла в сторону. В конку садились тоже порознь: он — спереди, она— сзади.
От Технологического института конка свернула направо, загромыхала по Загородному проспекту мимо Царскосельского вокзала, мимо Семеновского плаца, потом по Владимирской. На углу Невского и Литейного Желябову нужно было сходить.
Соня поехала до Литейного моста. Дальше отправилась пешком по набережной. Шла и, хотя мысли ее о другом были, невольно залюбовалась открывавшимся перед нею видом: скованная льдом заснеженная Нева, проступающий как бы сквозь туман золоченый шпиль Петропавловской крепости, сребристый иней, прикипевший к граниту парапета, — невозможно глаз оторвать. Соня не спешила: знала, что к Зимнему все равно не опоздает. За те два месяца, что ведутся наблюдения, еще не было случая, чтобы в будний день царь выехал из дворца раньше половины второго.
Собственно, это и было целью отряда наблюдателей — установить, в какое время, по каким улицам и насколько «правильно», регулярно царь совершает свои выезды и посадки по городу. Наблюдательный отряд этот, находившийся на Сонином попечении, начал действовать еще в начале ноября, задолго до того, как окончательно сложился план покушения; можно даже утверждать, что сам этот план явился результатом наблюдений.