У них все получилось. На этой стороне их никто не встречал. Должно быть, на Земле каторжников давно списали со счетов, а на Марсе поднять тревогу уже было некому.
Очень хотелось пить. Ничего, почти пришли, успокоил себя Тимур и попытался прибавить шагу. В боку сразу закололо. Ненадолго заткнувшийся Слон снова завел свою шарманку о жаре и неправильности происходящего. У некоторых, бубнил он, в заднице, может, и мотор, а нормальным людям за ними не угнаться по такому пеклу.
А ведь он прав, подумал Тимур. Какой сейчас месяц? Май? Июль? На каторге смена сезонов определялась просто – пробивает мороз спецуху, значит, зима. Можно снять маску по пути к выработке – лето. Отслеживать точный день или месяц никому в голову не приходило, да и зачем? Сколько сумел прожить – все твое, а если помер какая разница в марте или в понедельник.
Многие новички первое время делали зарубки на стенках отсеков, считали дни, складывая их в недели. Но так было только хуже. Дни, проведенные на каторге, не исчезали бесследно, растворяясь в снежной круговерти Фригории, а с немой насмешкой смотрели на тебя, отравляя редкие минуты отдыха.
Тимур сам видел, как один из таких новичков спустя три недели остервенело царапал ногтями стену отсека. Кровь, сочащаяся из разодранных пальцев, впитывалась в окаменевшее тело живого корабля, украшая его абстрактным узором.
Тьфу! Тимур облизал пересохшие губы и попытался сглотнуть, но слюны не было. Это все позади, строго сказал он себе. Фригория, каторга, снегожорки… И даже аутеры. Мы вывели эту заразу! Стерли с лица не планеты даже – с лица Вселенной! И вернулись домой. Мы реально круты!
Впрочем, чтобы поставить точку и окончательно распрощаться с каторгой, нужно было закончить еще одно дело. Все эти годы ему снился один и тот же сон, который различался лишь в деталях – убийство любовника Рады, из-за которого они оказались на Фригории. Во сне он убивал Клевери каждый раз по-разному, но с одним и тем же финалом. Он смотрел в глаза мажора, из которых медленно утекала жизнь. Но за секунду до того, как они должны были угаснуть, Тимур просыпался. И ему хотелось выть от неудовлетворенного чувства мести.
Возвращение на Землю означало реальный шанс довести дело до конца, выдернуть из сердца пылающую занозу.
До дома матери оставалась пара кварталов. Тимур вдруг понял, что боится. Ужасно, до обморока, до слабости в коленях. Такого страха он не испытывал, кажется, никогда в жизни. Даже стоя лицом к лицу с железноруким Шаем и поднося ко рту синий столбик сосульки. Сражаясь на узкой каменной лестнице с гигантским муравьем. Замерзая в сугробе, блуждая по бесконечным подземным тоннелям, въезжая в портал, ведущий на Марс. Никогда ему не было так страшно. Потому что в глубине души он всегда верил, что далеко-далеко, на ласковой голубой планете, есть место, в котором его ждут. Дом.
И вот осталось несколько сотен шагов до этого места. До счастья, до прежней жизни. Или до знания, что ничего этого больше нет. Связаться с матерью без напульсника Тимур не мог, поэтому шел наудачу. И ужасно боялся, что идти не к кому.
Едва выйдя из портала на Земле, он благородно предложил Слону и Джоку отправиться проведать близких людей. Якобы благородно. На самом деле Тимур изо всех сил оттягивал момент встречи с реальностью. Но Слон равнодушно поведал, что в последний раз видел своих родителей в возрасте тринадцати лет, так что понятия не имеет где и зачем их разыскивать. А Джокер только молча покачал головой. Тогда Тимур на негнущихся ногах подошел к соседней кабинке и ввел конечный пункт. Три перехода и восемьсот метров пешком, высветилось на экране. И они один за другим вошли в портал.
Вот и знакомая улица. Дом, в котором когда-то он гостил ребенком у деда с бабушкой. Память возвращалась неуверенными толчками, как вода в пересохший источник. На реальные картины накладывалось прошлое, создавая стереоэффект.
Обшарпанные качели превращались в новенькие, вкусно пахнущие свежей краской. "Смотри, Тимурка, я могу солнышко сделать! А ты, малявка-козявка, не можешь!" – "Па-а-па, чего Риф дразнится?! Я тоже могу, правда, могу!" – "Конечно можешь, заяц. Давай я тебя подтолкну. Вот так, еще выше! Смотри, Риф, наш Тимка выше деревьев!".
Покосившаяся деревянная лавочка, ужасно нелепая на фоне современных эргономичных и мягких скамеек. "Я хотел тебе сказать…" – тянется в морозном воздухе бесконечная неловкая пауза. "Что, Тим?". – трепещут ресницы, тают вылетающие изо рта облачка пара. "Ты… Такая красивая!" Глаза закрываются сами – пусть будет не так страшно – губы вслепую натыкаются на прохладную мягкую щеку и начинают гореть. "Дурак, что ли?!" – голос соседской девочки звенит тонко и счастливо, растворяясь в жарком мареве сегодняшнего дня.
Отовсюду наплывали образы прошлого – то смутные и нечеткие, то поразительно живые. Перекликались на разные голоса, заставляя сердце мучительно сжиматься.
Тимур перевел дыхание, украдкой покосился на своих спутников. Что-то ты разнюнился, старик, сурово сказал он себе. Соберись, тряпка!
Он протянул руку, но дверь подъезда вдруг распахнулась сама. Тимур отпрянул, рука привычно дернулась к поясу – резак! Джокер мягко придержал его за плечо. Из задверной темноты выскочил яркий полосатый мяч, за ним с воинственным криком выбежал карапуз лет шести. Тимур благодарно кивнул Джоку – не хватало еще замочить первого встреченного на Земле младенца. Вот было бы триумфальное возвращение!
Малыш скользнул по трем взрослым безразличным взглядом. И вдруг замер, остановился, сосредоточенно глядя в землю и беззвучно шевеля губами. Забытый мячик лениво ткнулся круглым боком в скамейку, покачался и тоже застыл неподвижно.
Пухлые пальчики ребенка медленно сжимались и разжимались, на личике застыло неестественно-серьезное выражение. А на щеке… Тимур несколько раз моргнул. Сквозь покрытую темным загаром детскую кожу проступала четкая синяя паутинка. Она слегка мерцала, собираясь в узлы возле уголка губ и под глазом. Тимур поднял внезапно отяжелевшую руку, потянулся к ребенку, сам не зная, что хочет сделать…
В этот момент малыш будто проснулся. Испуганно отпрянул от Тимура, высунул длинный красный язык и, поддав пыльным сандаликом заскучавший мяч, ускакал за угол дома.
– Джок, – хрипло спросил Тимур, – ты видел?
Славный пацан, встрял Слон. Не боится ни хрена. Так и надо, с детства нужно реальным пацаном расти, потом поздно будет.
– Что-то не так? – поднял брови Джокер.
– Показалось, – выдавил Тимур и отвернулся. Ты перегрелся на солнце, вот и все, строго сказал он себе. У тебя солнечный удар, обезвоживание и высокая температура. Если бы паутина на щеке ребенка была на самом деле, мужики ее бы обязательно заметили. Это паранойя, и ничего больше. Скоро за каждым углом аутеры будут мерещиться, окстись!
И он решительно вошел в подъезд.
Решимости хватило ровно до третьего этажа. Дверь в квартиру матери оказалась незаперта. Как, впрочем, и другие двери на площадке. Похоже, за прошедшие годы всех преступников вывезли на Фригорию, и честным гражданам стало нечего бояться, растерянно подумал Тимур.
"Или здесь просто некому запирать двери, – возразил ехидный внутренний голос. – Ребенок-монстр, порабощенный синей паутиной, убил всех жителей этого дома и отправился искать новые жертвы. А ты его отпустил".
Тьфу, зараза, выругался Тимур. Что за бред?!
Слон тактично поинтересовался, долго ли они собираются торчать на лестнице? Здесь, ясное дело, тенек и вообще довольно уютно, но пить хочется как из пушки, да и пожрать не мешает. Если Жмур морально готовится к встрече с мамкой, это понятно и уважительно, а если он внезапно понял, что адрес попутал, тогда стоит перестать жевать сопли и двигать уже куда-нибудь, где можно разжиться хавчиком и всем прочим, необходимым для нормального существования реальных пацанов. И, кстати, интересно, как у них тут насчет баб, потому что сколько уже по городу шлепаем, а ни одной приличной телки не попалось, и он, Слон, начинает слегка беспокоиться. Но Жмур пусть внимания не обращает и стоит, глядя на дверь сколько его душе будет угодно, потому что они с Джоком потерпят, ничего страшного…