Ларин похолодел.
– На каком основании? Меня в чем-то обвиняют?
– Обвинять будет суд. А пока вы подозреваетесь в незаконных связях с лицом внеземной расы, известного под псевдонимом Сегура, а также похищении и незаконном удерживании оного лица, – скучно сказал плотный. – Предлагаю пройти внутрь и добровольно указать местонахождение господина Сегуры.
– Мне ничего неизвестно, я ведь уже говорил…
– У нас есть все необходимые доказательства. Запись с трансляции прямого канала, где вы признаетесь в содеянном.
– Они перехватили разговор, – угрюмо кивнул Гердт.
– Если не хотите добровольно сознаться, попрошу вас не препятствовать проведению обыска, – сообщил безопасник. – Сопротивление службе безопасности только ухудшает ваше и без того непростое положение.
– Да какое, к черту, положение?! – взорвался Тимур. – Меня подставили!
– Пожалуйста, проявите благоразумие. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Вам понятны ваши права?
ПРИНЦИП 2
Правила Метазакона не должны действовать, если их применение может привести к фактическому самоубийству расы, обязанной подчиниться этому закону.
1
Их называли "прими". Ее родители не выбирали такой судьбы, они родились и выросли в тропических лесах северо-восточного побережья Южной Америки, в колонии, созданной более ста лет назад прадедом Рады, известным анархо-примитивистом и антропологом, сторонником "возвращения к естественности" Анри Саланди.
Портрет прадеда, нарисованный одним из его последователей примерно в то же время, когда Саланди выкупил большой участок джунглей во Французской Гвиане, до сих пор висел в поселковой библиотеке. Прадед был щуплым, рыжим, улыбчивым. В общем, славный парень, изучавший жизнь местных индейские племена и пришедший к выводу, что научно-технический процесс суть зло. Он не претендовал на лавры гуру. Просто отказался от мысли изменить мир и ушел из Системы. Вместе с ним ушла группа учеников, которая создала "альтернативное сообщество, основанное на добровольном сотрудничестве и взаимопомощи". Здесь отсутствовали регламентирующие поведение правила и предписания. Каждый мог самостоятельно выбирать свой путь: присоединиться к колонии или уйти из нее.
Небольшие общины, от двадцати до пятидесяти человек, были разбросаны по всему лесу. Некоторые располагались в небольших поселках, имевших связь с внешним миром и были сосредоточением культурной и интеллектуальной жизни колонии. В поселках вели торговлю и проводили практикумы по примитивной жизни. Учили всех желающих выделывать шкуры, лепить и обжигать горшки, плести корзины, шить обувь и одежду, делать оружие и охотиться. В общем, выживать в дикой природе. Это помогало зарабатывать деньги и поддерживать сообщество. Иногда люди, проведя отпуск среди "прими" настолько проникались идеей "возвращения к естественности", что оставались в колонии. Или даже переселялись в лес. Поселки служили своеобразным буфером между "прими" и всем остальным, цивилизованным миром.
Родители Рады были из "крайних". Они родились и выросли в лесу. В поселок выходили редко, мать – за новыми книгами, отец – на совет старейшин. Отцу было уже почти пятьдесят, когда Рада появилась на свет. Когда он, уважаемый член сообщества и убежденный лидер "примитивистов", женился на пятнадцатилетней внучке самого Саланди, сомнений не было – только естественное зачатие. Рада однажды спросила, что было бы, если бы она появилась на свет с дефектом. Родилась же в их сообществе девочка с синдромом Дауна. Да и другие болезни встречались. Ведь отвергнув экстракорпоральное оплодотворение, пренатальную корректировку внешности и моделирование коэффициента интеллекта родители не могли даже приблизительно знать, что за ребенок у них получится! Отец отшутился: "Разве сознательно мы запланировали бы такое чудовище? Так что радуйся, дочь, ты существуешь только благодаря нашим принципам!" А мать вообще отказывалась разговаривать на тему примитивизма. Для нее простая жизнь в самом сердце джунглей была единственно возможной.
Впрочем, родители ей достались замечательные, в этом Рада была уверена на все сто. Они не пытались насильно обратить детей в свою веру. В колонии человек считался взрослым с четырнадцати лет и мог сам выбирать свой путь и партнеров. Когда Рада со своим другом по детским играм и первой любовью Васко, решили уйти из джунглей, родители протестовать не стали. Попробовали, конечно, отговорить.
– Что вы станете там делать? – спрашивала мама.
– Будем рассказывать о нашей колонии. О том, что люди потеряли, оторвавшись от природы. Разве Саланди не мечтал, чтобы весь мир превратился в одно большое палео-сообщество?
Отец усмехнулся в бороду.
– Представь, что ты сидишь на дереве, а Васко стоит на земле. Представила? А теперь скажи мне, дочь, что будет легче – затащить его на дерево или сдернуть тебя на землю?
– На землю, конечно. И к чему ты клонишь?
– К тому что, боюсь, немного выйдет толку из вашего миссионерства. Оглянуться не успеешь, как сдернут вас на землю.
– Не сдернут, – упорствовала Рада. – Они же поймут, что на дереве лучше! Как только люди услышат об этом, сразу поймут, что лучше жить здесь, чем там.
– Раз здесь лучше, зачем вам куда-то ехать? – удивлялась мама. – Не пойму.
– Кто-то же должен им рассказать!
Рада вздыхала и кусала губы: ну что им, просидевшим всю жизнь в лесу, было известно о том мире? Ничего.
Только оказалось, что она тоже понятия не имела, насколько трудно придется. Опасности джунглей даже близко не могли сравниться с жизнью мегаполиса. Там встречались хищники позубастее ягуаров. Сказать, что в первый год им с Васко пришлось туго, ничего не сказать.
Им быстро дали понять, что лучше не выпячивать факты своей прежней жизни. Внешний мир считал "прими" отсталыми дикарями, чуть ли не пещерными людьми, которые и двух слов связать не могут. Узнав о прошлом Рады, люди начинали разглядывать ее, как диковинную зверушку, говорить медленнее и с расстановкой. Словно она была умственно отсталой. А еще задавали идиотские вопросы, причем одни и те же. "А вы там голышом ходите? Совсем-совсем?", "Правда, что у вас женщины общие?", "Так ты никогда не пробовала фуду?!"
Тогда они с Васко решили, что сперва нужно чего-то добиться в цивилизованном мире, заставить людей уважать их и прислушиваться к ним, а уж потом распространять свои идеи.
С тех пор как Рада перебралась жить в гигаполис, у нее появилась фобия. Больше всего на свете она боялась куда-нибудь опоздать. Казалось, что мир рухнет, если она не придет вовремя. Не настоящий большой мир, а ее – маленький. Перестанут крутиться какие-то колесики, время замрет. Весь остальной мир, сияющий и безжалостный, унесется вперед, как стремительный звуковик, и не заметит, что она осталась одна в пустоте. И что тогда делать? Как догонять?
Рада и гляциологом стала не только от того, что замерзшая вода с первого взгляда очаровала ее четкими линиями кристаллов, но и потому, что не нужно было никуда торопиться и ловить объект изучения. Лежит себе лед веками и еще столько же пролежит, что с ним станется?
"Тебе нужно было родиться в девятнадцатом веке, – говорили приятели по университету. – Вечно ты копаешься. Давай уже, быстрей!". Куда еще быстрей, думала Рада. Все вокруг несутся с такой скоростью, только успевай поворачиваться. Это не я медленная, это они слишком быстрые. И зачем так жить, если нет возможности насладиться моментом? Чашкой кофе по утрам; распустившимся одуванчиком в трещине дорожного покрытия; облаками, похожими на перышки; неторопливыми объятиями и поцелуями; неспешной прогулкой под звездами.
Чтобы оплачивать учебу, снимать жилье и хоть как-то прокормиться, пришлось устроиться на работу в систему очистки города от снега и льда, освоить управление снегоуборочным роботом. Рада скрипела зубами и уговаривала себя: "Ничего страшного, ты же будущий гляциолог, вот и придумай, как от льда избавиться. Кому-то нужно это делать. Почему не тебе?". Через три месяца она отвечала за уборку снега в одном из спальных районов. Через год под ее началом оказались все снегоуборочные роботы в городе. Они рассыпали разработанные Радой реагенты, топили лед лазерными пушками, прессовали снег и вывозили за город, не давая сосулькам ни одного шанса упасть на головы горожан.