Никто не пытался помочь несчастному. А вдруг с ней бы случилось то же самое, неужели никто даже не попытался бы ее защитить? От этой мутной, тревожной мысли ей вдруг стало страшно. В ее мире не было насилия. Мальчишки если порой и дрались, то делали это беззлобно, просто играли. Как дерутся взрослые мужчины, она не видела даже в гигаполисе. Насилие вогнало ее в ступор. Ей хотелось лишь одного: стать незаметной, раствориться и исчезнуть, чтобы больше не видеть этого.
Работая локтями, Рада вывалилась из толпы и увидела Ларина неподалеку от кормушек. Журналист тискал крепкую ширококостную девку. Его "дама" стонала и выгибалась, упираясь в стену обеими руками, ни капли не стесняясь окружающих.
Пока Рада растерянно соображала, что теперь делать, журналист закончил и, издав последний утробный стон, отвалился от девахи, поощрительно шлепнув ее по заду. Он тяжело дышал, на плечах и спине блестели капли пота. Заметив Раду, Ларин натянул штаны и подошел ближе.
– Есть хочешь? – буднично спросил он. – Давай, пока свободно. Загубник при себе?
– Не хочу.
Он вдруг прищурился и жестко сказал:
– Слушай, хватит ломаться. Хреново тут, конечно. Но не надо все усложнять еще больше. Я, вообще-то, к тебе в няньки не нанимался.
Недавняя сексуальная партнерша повисла у Ларина на плече, с интересом рассматривая Раду.
– Эй, мог бы и повежливее с девчонкой, – сказала она приятным низким голосом. – Меня тоже в первые дни с тюремной фуду воротило.
– Не лезь, – коротко ответил журналист. – Тебя не спрашивали.
Девушка картинно закатила глаза и оттолкнула его.
– Да пошел ты! Всякий кобель тут будет мне указывать.
– Засохни, Иззи.
– Посмотрим, как ты через пару дней запоешь, когда сперма в голову ударит! Не слушай его, подруга. Я Иззи. Изабелла.
– Рада.
– Угу, я тоже. А зовут-то тебя как?
– Меня так зовут – Рада.
Девушка захихикала.
– Прости, подруга, не сразу въехала. Короче, обращайся, если что. И не давай этим кобелям командовать. Много тут… желающих.
За спиной снова послышались вопли.
– В штаны наложил, урод!
– Он же весь пол обгадил!
– К Шаю его!
– Мочить козла надо!
– Пусть Шай решает, что с засранцем делать.
Толпа рассыпалась, образовав широкий круг вокруг несчастного. На полу в крови и собственных нечистотах копошился тот самый коротышка.
В круг вышел смуглый горбоносый человек. Коротконогий, с крепкой бычьей шеей и глазами навыкате. К похожему на пень безрукому телу были приделанные мощные верхние робоконечности. Протезы не были прикрыты ни пластиком, ни искусственной кожей, отчего выглядели особенно страшно.
Камеру затопила тишина, лишь где-то вверху хлюпало, да шипели биоузлы.
– Знаешь, кто я? – спросил безрукий.
Бедолага затравленно кивнул.
– А ты кто такой?
– А-а-алекс.
Рада вдруг узнала в перепачканной, изломанной фигуре бывшего начальника станции. Она повернулась к журналисту:
– Это же доктор Штерн!
– Да.
– Но… Ты же его знаешь!
– Знаю. И что?
– Почему ты их не остановишь?
– Потому что здесь каждый сам за себя, – жестко сказал он.
Киборг Шай возвышался над Штерном, неторопливо роняя слова:
– Ты испортил воздух. Теперь сто двенадцать человек будут дышать твоей вонью еще пятнадцать часов.
– Шай, я просил, чтобы меня пропустили и… Это все Слон!
– Что Слон? Слон – животное полезное.
– Если бы не он… – Штерн закрыл лицо руками и замолчал под тяжелым
взглядом горбоносого.
– В расход его! – приказал Шай.
Несколько пар рук вцепились в бывшего профессора, и под торжествующий ор толпы его потащили к биоузлу. Штерн завыл как недобитое животное.
– Сделай что-нибудь! Его же убьют! – Рада схватила журналиста за рубаху. – Останови их! Тебя послушают.
Покрытое шрамами лицо Ларина скривилось, но он ничего не ответил, лишь скрестил руки на груди. Раде хватило секунды, чтобы принять решение.
– Подождите, Шай! – крикнула она, пытаясь перекрыть гул толпы. – Оставьте его, дайте мне сказать!
Человек-киборг с удивлением взглянул на нее и одним жестом остановил разбушевавшихся арестантов.
– Ну, говори.
– Простите его. Нельзя же так! – Рада вдруг поняла, что больше ста человек смотрят на нее. – С каждым… могло. Доктор Штерн… Он… он – ученый и хороший человек!
– Что тебе до него? Кто он тебе? Отец, брат, любовник? – презрительно усмехнулся горбоносый. – Никто не имеет право сбрасывать шлак прямо здесь. Не уважает себя, хрен с ним. Но он не уважает нас и наш общий дом. Значит, придется научить.
– Вон тот, Слон, и так уже… научил, – совсем тихо сказала Рада. – Пусть уберет за собой и живет дальше. Дайте ему шанс!
– Как раз это я и собираюсь сделать. Дам ему шанс свалить отсюда. Через задний проход. Глядишь, на этот раз у засранца получится.
Рада открыла рот, но сказать ничего не успела. Сильные руки сжали ее так, что не вздохнуть.
– Молчи! Не высовывайся, – прошипел Ларин и громко сказал: – Не обращай внимания, Шай. Она еще не очухалась после анабиоза.
– Твоя соска, Тимур?
– Моя.
Раде попыталась вырваться из крепких объятий. Но журналист лишь теснее прижал ее к себе.
– Люблю таких, бойких, – весело сказал Шай. – Смотри, как бы делиться не пришлось.
Он повернулся к остальным и скомандовал.
– В биоузел черта!
Толпа радостно взвыла и устремилась вперед. Бывшему академику скрутили руки за спиной и начали запихивать в тесную щель биоузла вниз головой. Штерн вопил и извивался.
Рада заплакала.
Послышалось шипенье и бульканье, а когда тонкая кожистая перемычка распахнулась, биоузел был пуст.
Толпа моментально рассосалась. Представление закончилось, жизнь возвращалась в обычное русло. По приказу Шая несколько женщин начали наводить порядок. У кормушек и биоузлов снова зазмеились очереди. Только та щель, где бесследно исчез Штерн, оставалась незанятой.
Журналист все еще прижимал Раду к себе.
"Он поломал тебе жизнь!" – всплыли вдруг мамины слова. Точно жизнь это игрушка, которую можно сломать.
– Очухалась? – хмуро спросил Ларин, отпуская ее. – Нельзя так себя вести. Говорят, Шай убил больше людей, чем здесь сидят.
– Ты боишься его?
– Нет. Но это не значит, что нужно лезть на рожон. Хочешь выжить – держись рядом со мной.
– Почему?
– В их системе координат я нахожусь примерно в одной плоскости с Шаем…
– Ты такой же! Для тебя нет разницы – клеветать на хороших людей или засовывать их в биоузел.
Он скривился:
– Да все с твоим Профессором…
– Я сбегу отсюда! – перебила его Рада. – Тут место только для таких, как он и ты! Сбегу! Пророю стенку корабля, пока она мягкая, и выберусь на другой стороне.
– Удачи! – ухмыльнулся Ларин. – Думаешь, никто не пробовал? Ты даже не знаешь, что там – отсеки корабля, внутренности инопланетной твари или открытый космос. Пропадешь, и дело с концом. Впрочем, не буду отговаривать. Твоя жизнь, не моя.
Она кусала губы.
– Тогда… Тогда я научусь есть эту гадкую фуду, научусь драться за место у кормушки, чтобы выжить и долететь. Чтобы дождаться, пока Стеф заберет меня.
– Ты серьезно? Погоди, так ты все еще думаешь… – он расхохотался. – Детка, разуй глаза. Никто за тобой не придет и никуда не заберет. С каторги не возвращаются. Это как же нужно было запудрить тебе мозги, чтобы ты до сих пор верила, что он тебя спасет? Он умеет манипулировать сознанием так же хорошо, как и Внешкой? Или это какие-то аутерские технологии? Наркотики, подавляющие волю?
– Что ты несешь?
– А вот что, детка. Клевери твоего даже в природе не существует.
– В каком смысле?
– В прямом. Умер он. Двадцать восемь лет назад. В возрасте двух недель от роду.
– Не может быть!
Тимур развел руками:
– Это было установлено в ходе следствия. Так что основными фигурантами дела стали Штерн и ты. Откуда ты вообще такая взялась?
Он вдруг замолчал, что-то обдумывая, потом потрясенно уставился на нее.
– Погоди-ка… То есть, все эти разговоры про родителей-прими не просто красивая легенда? Ты действительно прожила большую часть жизни в джунглях?