Но что-то пошло не так. Снегожорку передернуло. Щупальца, со свистом рассекая воздух, втянулись обратно. Тварь отскочила, как ошпаренная. Огромное червеобразное тело сжимали спазмы. Зверюга начала издавать странные горловые звуки, словно ее тошнило.
Снегожоркина отрыжка, подумал Тимур. Так их называл Лаки.
Тварь, перестав корчиться, потеряла к нему всякий интерес и переместилась к лежащему рядом Шаю. Обвила щупальцами плотное короткое тело, закинула на спину. Развернулась и скрылась во тьме пещеры.
Ларин тут же затеял яростную перепалку с внутренним голосом.
"Почему она выбрала киборга-убийцу, а не меня? – Радуйся, старик, еще неизвестно, кому повезло. – А чего тут думать? Шаю, конечно. Для него все закончилось. – А вдруг у тебя еще есть шанс оттаять. – Нет у меня шанса. Даже если и был, то Крот позаботится, чтобы я оттаял не целиком". Крот, догадался он. Это его ядовитая моча заставила снегожорку сблевать. Так и есть!
Тимура охватило истерическое веселье, от которого в носу засвербело сильнее, чем обычно. И эта воображаемая щекотка сводила его с ума вернее, чем вынужденная неподвижность и неудавшаяся попытка суицида с помощью фригорийской твари.
Крот пометил его, как бродячий пес – придорожный столбик: моя территория, моя добыча. А снегожорка, безмозглая тварь, орудующая инстинктами, все правильно поняла. Вон как ей, болезной, поплохело. Потому что Крот насквозь гнилой. Не хищник, нет. Падальщик!
Борьба с неблагоприятными условиями окружающей среды обостряет межвидовую борьбу, как сказал бы Терри Дальний. В памяти всплыл вдруг давний разговор с фуду-бароном о хищниках и жертвах. Казалось, прошла целая вечность с того дня, когда они вели интеллектуальные беседы, мирно попивая виски.
– Так вы считаете, что аутеры могут быть хищниками? – откровенно издеваясь, спросил Ларин. – Терри, вы не думаете, что агрессивные грибы это уж слишком?
– Смейся-смейся над стариком, – махнул рукой Дальний. – Между прочим, твой отец тоже придерживался этой теории.
– Да я не имел в виду ничего такого. Но согласитесь, пока что аутеры к нам довольно дружелюбны…
– Во-о-от! – поднял указательный палец вверх Дальний. – В этом, голуба, ваша общая ошибка. Дружеские отношения, привязанность и все такое – не универсальные чувства. На Земле встречается исключительно у животных с высокоразвитой межвидовой агрессией, чаще всего у хищников. У людей, например. Мирные травоядные неспособны на глубокие чувства. Так что все эти заявления "Мы пришли с миром!" могут означать совсем не то, что мы ожидаем. А вот тебе еще одно доказательство. Ты же их видел?
– Конечно.
– Ну и где у них глаза расположены?
– На голове, – ответил Тимур, не понимая, к чему старик клонит.
– На передней части головы, как у хищников, а не по сторонам, как у травоядных. Ага! Уел я тебя?
Терри радостно засмеялся. Тимур невольно улыбнулся в ответ.
– Ладно, пусть будет по-вашему. Только не сходятся концы с концами. Насколько мне известно, в годовщину их десятилетнего присутствия на Земле "Эпсилон" признал, что у аутеров нет захватнических намерений.
– Я эту филькину грамоту не подписывал! Хватило ума к тому времени самоустраниться.
– Зато отец подписал. Да если бы у них были эти самые намерения, то уж за такой-то срок как-нибудь себя проявили бы.
– Эх, Тимур… Что люди могут знать о намерениях аутеров, если даже их ощущение времени значительно отличается от нашего? Если мы правильно поняли, их жизненный цикл измеряется тысячелетиями.
– Какая разница? Да и что нам делить с грибами? Неужели представители двух высокоразвитых цивилизаций не смогут договориться? Разве толерантность не является признаком разумности?
– А что, по-твоему, толерантность, голуба?
– Способность снисходительно относиться к различиям и принимать их. Терпеть неудобства ради взаимного блага, в конце концов!
Терри кивнул:
– Да уж, ради этого можно и потерпеть. Только ведь их представления о благе могут в корне отличаться от наших. Есть основания полагать, что аутеры обладают коллективным разумом. Вроде наших муравьев или пчел. А если в один прекрасный день они сочтут, что индивидуализм мешает прогрессу человеческой цивилизации. Перенастроят Внешку, без которой вы уже не можете, и превратят всех пользователей в коллективных насекомых. Само собой разумеется, во благо, чтобы люди стали более эффективными и разумными. Возможно, это займет сотню лет, но что такое век для тех, кто живет бесконечно долго в сравнении с нами? Ну что, Тимурка, по-твоему это можно расценивать как агрессию?
– Довольно пессимистичные взгляды для бывшего сотрудника "Эпсилона", – хмыкнул Ларин, которому стариковские параноидальные рассуждения порядком надоели.
– Реалистичные. У толерантности, голуба, есть парный термин – "порог резистентности". Терпеть можно лишь до определенного предела, а потом это идет во вред тому, кто терпит. Для того мы и позволили аутерам оккупировать Марс, чтобы они не пришли в наш дом. Это попытка не допустить острого приступа ксенофобии у землян и неминуемого конфликта.
– Так что же выходит? По-вашему, порог резистентности уже пройден, и мы проиграли войну, которая еще не началась? Нет никаких шансов?
– Почему же? Есть, конечно. Только "как прежде" все равно уже не будет. Если человечество хочет выжить, ему придется измениться. Выживают, как известно, наиболее приспособленные.
В словах Терри было разумное зерно, но тогда все это было настолько далеко от жизни Ларина, что вдаваться в подробности не хотелось. Если бы он только знал, что будет добывать лед для снеговиков и сам превратится в замороженную глыбу.
Кто знает, может, аутеры загнали их на Фригорию, как крыс в лабиринт – для изучения в лабораторных условиях. Исследуют реакцию и поведение. Сталкивают друг с другом, натравливают снегожорок, смотрят, насколько земляне сообразительны, быстро ли у них формируются условные рефлексы, как проявляются инстинкты. А потом какой-нибудь Сегура защитит диссертацию и разработает стратегию завоевания Земли. Разве не так же поступили бы люди, прилетев на планету, населенную разумными, но отсталыми грибами?
Возможно, снегожорка не съела Шая, а как охотничья собака утащила добычу хозяину. Ученый-аутер разморозил безрукого, распял на расправилке и ковыряется во внутренностях, как когда-то Дальний изучал инопланетную анатомию.
Возбуждение сменилось тоскливой безысходностью. Зря он о Земле вспомнил. В первый же день на Фригории новичкам втолковали: про жизнь на Земле ша! Чего зря душу травить, если не суждено ее больше увидеть. И теперь Ларин убедился в справедливости этого требования.
Мысли распирали замороженный мозг, время тянулось бесконечно долго. Запретив себе вспоминать земную жизнь, Тимур развлекался как мог. Слушал подземные песни снегожорок. Дыр-дыр-дыр-дыр. Дыр-дыр. Словно отбойным молотком по голове. Пели они долго, иногда поодиночке, иногда хором. Промороженное тело отзывалось неприятной вибрацией. А может, это только казалось. Когда подземные звуки стихали, Тимур начинал повторять таблицу умножения, складывал и умножал в уме трехзначные числа. Пытался в деталях представлять и описывать лица соседей по бараку. Потом мысленные упражнения надоедали до чертиков, и Тимур просто тупо смотрел в черное пространство, ожидая, когда придет его мучитель.
Иногда он засыпал и видел бесконечный черно-белый сон. Он был Радой и брел по заснеженной равнине по колено в снегу. Из-за сильной бури не видно ничего дальше вытянутой руки. Ветер ревет в уши, хлещет мокрым снегом по лицу. Рада закрывает глаза, идет вслепую. Падает на колени, поднимается и снова движется вперед. Буря срывает шапку, едва отросшие волосы превращаются в ледяную каску. Колючий снег сечет лицо. Кто-то невидимый смотрит на нее, скрытый от глаз кипенно-белым ледяным тюлем. Рада пытается разглядеть его, и…
Тимур проснулся. Ощущение чужого присутствия осталось. Словно кто-то только что заглянул ему в лицо и скрылся за чернильной тьмой пещеры. Послышались удаляющиеся шаги, тихие, как падающие осенние листья. Тонкий запах женских феромонов. Рада?
С ума сходишь, старик. Кто бы позволил ей выйти из женского блока?
Он проваливался в сон и снова, раз за разом, оказывался в ледяной круговерти.