Каторжник напрягся, стрельнул глазами по сторонам, кажется, собираясь пуститься наутек.
– Погоди ты, – отмахнулся от Слона Тимур и обратился ко всем пленным сразу: – Мы не собираемся вас убивать. Нам просто нужно знать, что случилось на каторге, ясно?
Он подтолкнул Шмыгу к остальным. Повысил голос:
– Кто может рассказать, что здесь было?
Прошло не меньше минуты, прежде чем от кучки людей отделился один, самый мелкий. Сделал пару шагов, сипло сказал:
– Я могу.
– Маску сними, – попросил Тимур.
После недолгого колебания каторжник стянул маску. Негромко охнула Рада, выругался Слон. Перед ними стояла женщина. Как две капли воды похожая на Шмыгу, то есть на ожившую смерть. Только болтающаяся в ухе серьга из снегожоркиного уса – Слона работа, безошибочно определил Тимур – выдавала представительницу слабого пола.
– Баба, – сплюнул на снег Джокер.
– Зачем тебя сюда понесло? – хмуро спросил Тимур. – Мяса захотелось? Свежатины?
– Швед послал, вот и понесло, – не отводя взгляда, ответила баба. – Мертвякам все равно, а мне жить охота.
– Значит, Швед – смотрящий?
Тимур вздохнул. С той самой минуты как они обнаружили склад мертвечины, его не отпускала мысль, что, сбежав на поиски тепла, их команда отдала каторгу на откуп чокнутому блондину. Мало ли что Гросс вещал про безысходность, неминуемую гибель и прочие ужасы. Можно было хотя бы попытаться скинуть зарвавшегося Негатива. И не допустить того, что в итоге случилось.
Женщина немного осмелела, поверив, что убивать ее прямо сейчас никто не собирается. На жутких тварей она, кажется, вообще не обращала внимания, смотрела только на Тимура, определив в нем главного.
– Швед, конечно, – подтвердила она. – А вы откуда? С другого лагеря, что ли? Это где таких зверюг приручают?
Нет, все-таки бабы – все дуры, возмутился Слон. Ну что за жизнь, разорялся он, никакого удовлетворения морального не дождешься! Народ такой тупой пошел, что и не боятся даже, не говоря уже о том, чтобы трепетать как положено перед героями, на белых конях в родной лагерь возвернувшимися!
– Почему выработка стоит? – хмуро спросил Тимур, не обращая внимания на болтовню Слона.
– Так некому работать, – охотно пояснила женщина. И невпопад добавила: – Нитка меня зовут.
– Тимур, – машинально представился он. – А куда народ-то делся? Ты можешь толком рассказать?!
Нитка могла.
Она была из той самой партии, которую должен был встречать Гросс в день побега. Так что другой жизни на каторге не знала и полагала, что так было всегда. Но Тимур, с ужасом слушавший сиплый, лишенный эмоций голос, понимал, до какой степени озверения сумел довести людей африкано-скандинав за недолгий срок.
Придя к власти, Швед мигом навел свой порядок. Он сам и его приближенные не работали, только командовали да отбирали половину всей приходящей фуду. Зато остальных каторжан гоняли в забой каждый день, без выходных, оставляя время лишь на сон. Швед и студней хотел пристроить к добыче льда, но половина из них за неделю погибла, а вторая половина покалечилась. Не привыкшие к тяжелому труду и суровым условиям жизни вне стен секторов, студни проваливались в трещины, роняли на себя глыбы льда, обмораживались, страдали от снежной слепоты и шли на корм снегожоркам.
Остальные – строганина – кое-как держались на урезанной пайке и без нормального отдыха. Но когда Швед объявил, что все женщины теперь принадлежат ему, и он будет награждать бабами лишь за "особые заслуги", честные каторжники попытались возмутиться. Возмущение было пресечено в корне – дубинами и крюками. Самых шумных пустили на мясо, остальным позволили уползти зализывать раны. На какое-то время люди затихли.
И тогда Шведу сорвало планку окончательно. Он со свитой разместился в отдельном секторе, куда стащили все, имеющее мало-мальскую ценность – срезанные с кораблей ложементы, шкуры снегожорок, почти всю хозяйственную утварь, запасы фуду, одежды и оружия… Соседний сектор отвели под баб, вменив им в обязанности обслуживать смотрящего и его команду. Остальные каторжники могли выживать как хотят. Свободное перемещение по каторге было запрещено – людей под конвоем отводили в забой и таким же образом сопровождали обратно в сектора, у входов в которые круглосуточно стояла охрана. Раз в день запертым внутри людям швыряли скудную пайку, не заботясь о ее распределении между заключенными.
Через три недели такой жизни появились первые умершие от голода – те, кто не мог зубами вырвать кусок фуду у товарищей по несчастью. А еще через десять дней, когда начали слабеть самые здоровые, вспыхнул бунт.
Выведенные в тот день на работу каторжники, получив резаки и крюки, перебили охрану и бросились на штурм главного сектора. Откормленные бойцы Шведа легко подавили сопротивление изможденных людей. Уничтожив почти половину восставших – в устрашение – Швед приказал складировать трупы в раскуроченном секторе, а сам перебрался в другой.
Тех, кто мог работать на добыче льда, на каторге почти не осталось. Но Шведа это не слишком беспокоило – запасы человечины позволяли легко обеспечить выживших едой до прилета следующего корабля. А там можно будет снова открыть выработки. Или пустить на мясо вновь прибывших.
– Мне-то повезло, – простодушно делилась с пришельцами Нитка. – Я Шведу приглянулась, так он меня кормит, одевает, все как положено. И не дает никому, ага. А те бабы, которых он псам своим подарил, те, бедные, слезами умываются – больно злые они, не просто чтобы секс, а все как-то… – она вдруг погрустнела. – И помирают многие потом. У меня подружка была – хорошая девка, на корабле еще сдружились. Так Швед сперва нас обоих себе взял, а после Линда ему надоела. Мигранту подарил – это главный у него. Ужас, до чего злющий! Так Линда три дня после него кровью харкала, а после и того, померла.
Нитка шмыгнула носом, утерла кулаком глаза. Тимур понял, что она совсем еще девчонка – лет двадцать пять, не больше. Да что же это, растерянно подумал он. Разве так можно? Что она могла натворить такого, чтобы очутиться здесь?!
Слон, не мучивший себя рассуждениями на тему морали, дружелюбно хлопнул женщину по плечу, отчего та едва не упала, и посоветовал не грустить. Вот жива пока – и то ладно. А вот человечину жрать – грех большой, это уж точно. Работать надо честно и все будет пучком. Мужикам – лед рубить, снегожорок валить… Тут Слон слегка сбился и привычно-испуганно зыркнул на Раду. Та, как обычно, не реагировала, и, с облегчением вздохнув, амбал продолжал рассуждать. А бабам, им надо мужиков, значит, ублажать. Которые после честных мужских трудов в свой сектор вернулись, конечно, а не черно-белых отморозков с напрочь сдутой крышей…
– Ни одна выработка не действует? – мрачно спросил Тимур, прерывая Слона.
– Не, как же ни одна, – возразила Нитка. – Целых две еще есть, куда люди ходят. Мясо-то Швед никому не дает, кроме своих. А остальным что ж, надо кормиться как-то. Он и не отбирает даже у них фуду-то, Швед. Зачем ему фуду, если у него мяса полно.
– Где? – перебил Тимур.
На лице Нитки отразилось мучительное непонимание, смешанное с отчаянной готовностью услужить.
– Чего – где?
– Рабочие выработки, – терпеливо пояснил Тимур.
– А-а-а… Так это, за пятым сектором есть. И еще возле второго. Но туда снегожорки повадились ходить, много народу пожрали, так теперь боятся люди.
– А почему сюда не ходят? – удивился Тимур. – Эта самой большой раньше была.
– Так далеко, – охотно пояснила Нитка. – Сил-то нету. Сюда пока дойдешь, уже и резак не поднимешь.
– Ясно. Иди к своим.
Тимур проводил взглядом невысокую фигурку. Подошел к Раде.
– Пойдем в ту, что возле пятого сектора. Я поеду первым, буду показывать направление. Следи за моими сигналами.
Рада кивнула. Тимур направился к своей снегожорке, но остановился, услышав ее голос:
– А… с ними что?
Он медленно повернулся обратно к девушке. Перевел взгляд на сгрудившихся с кучу людей. Что с ними делать? Правильнее всего – не оставлять свидетелей, которые могут вернуться к Шведу и поднять тревогу. Узнав, что его враги живы, Негатив вполне может объявить на них охоту.
А еще можно есть человечину, когда очень голоден, сказал он сам себе. А что – это же логично.