– Кто здесь?
Тяжелое дыхание и кашляющие звуки: сохр… гхол…
– Держись за мной, – прошептал Риф и сделал несколько осторожных шагов в ту сторону, откуда раздался голос.
Там находился еще один резервуар, поменьше. В гелеобразной жидкости плавало обнаженное человеческое тело, опутанное трубками. Лысая голова, раздувшийся до безобразия торс, тонкие руки и ноги, на которых шишками выделялись суставы. Рыхлая молочная белая кожа облезала клочьями с обезображенного тела, когда-то принадлежавшего мужчине.
Существо заметило их.
– Сам… сох… хр… – тело задергалось как марионетка. – Прех… гхол…
Ра поняла, что то, что она приняла вначале за трубки, было частью этого самого существа. Прозрачные сосуды пронизывали тело насквозь, выходили сквозь естественные отверстия и прорывались сквозь кожу.
– Ему нужно помочь.
– Ему уже никто не поможет, – зло сказал Риф и потащил ее прочь от резервуара. – Вот что твое хваленое совершенство делает с людьми. Пожирает.
– Само-сох-ране-ние, – прокашляло существо.
Риф остановился как вкопанный.
– Ты слышал? Он говорит! Он еще живой, – воскликнула Ра.
– Радушка, беги! Какой же я идиот! Я… касался его. Я мог заразиться спорами. Прости меня, милая. Прости!
Такого понятия у нзунге тоже не было.
Ра хотела сказать, что ему ничего не грозит. Уйога не размножаются спорами. Но вдруг она поняла – человек отпускает нзунге. Он больше не хочет быть рядом, но не может в этом признаться даже самому себе. Это было неправильно, но так по-человечески.
– Уходи! – крикнул Риф и пошел обратно к резервуару.
Ра бросилась к пространнику, дрожащими от холода пальцами набрала код.
Позади, в тумане, плыл голос.
– Само-сох-ране-ние прех-выше все-гхо, гхо-луба-а-а!
ПРИНЦИП 9
В случае нанесения ущерба, виновный должен возместить убытки потерпевшей стороне.
1
Слон счастливо ворчал, что жара это совершенно ненормально, и вообще, человек для жары не создан, когда холодно, всегда одеться можно, а кожу с себя не снимешь…
– Не угодишь тебе. Небось, на Фригории душу бы продал за это солнышко, – хмыкнул Тимур и в очередной раз огляделся. Хвоста не было.
На это Слон моментально возразил, что все хорошо в меру. Одно дело погреться, позагорать, и совсем другое – когда охреневший шар шпарит как перегретая конфорка, совершенно не думая, что реальные пацаны вот-вот в сушеную снегожорину превратятся от таких температур.
Закатанные рукава и штанины спецухи делали амбала похожим на нелепого младенца. А нескончаемый поток ругательств заставлял Тимура почувствовать себя персонажем мульт-вирта для взрослых.
Впрочем, редкие прохожие не обращали внимания ни на Слона, на на двух его спутников, выделявшихся своей бледностью на фоне бронзовокожих местных жителей. Да и называть прохожими тех, кто встретился бывшим каторжникам в первые часы пребывания на Земле, язык не поворачивался. Почти все они сидели, развалившись на мягких скамейках, часто расставленных вдоль улиц. Тимур попытался вспомнить – было ли пятнадцать лет назад в городе столько скамеек. И не смог. Он вообще почти ничего не помнил из той, докаторжной жизни. Лишь общее ощущение суеты, благополучия и сытости. Не удавалось вызвать из тумана забвения и лица родителей, что было особенно обидно. От отца вообще остался только голос. Вместо мамы упорно всплывал образ Рады – нынешней, усохшей до прозрачности, но с прежними глазами ребенка.
Тимур искал ее взглядом в толпе задохликов в синих прожилках, которых Риф вывел из укрытия, когда схлынула волна беглых каторжников, но не нашел. Наверное, как всегда, заботится о ком-то из "несчастненьких". С нее, чокнутой, станется.
– С ними что теперь делать? – спросил старший брат.
Тимур пожал плечами и двинулся к пространнику. Ему больше не нужно думать за других. Пусть сами разбираются как хотят. Фуду их обеспечили, а что дальше – ему плевать. Братец так и стоял неподвижно в окружении бесполых существ. Такой же пришибленный, как эти бородавчатые.
– Погоди, Тимурка, – крикнул ему вслед старший. – Мне нужно тебе кое-что
показать.
– Времени нет, – отрезал он. – Надо выбираться отсюда поскорее, пока побег не обнаружили. Ты бы поторопил Раду.
Риф отчего-то смутился, отвел глаза.
– Я еще побуду здесь… какое-то время. Хочу осмотреть тут все. Когда еще такая возможность представится?
– Как знаешь, брат. Другого случая может и не представиться.
– Спасибо тебе за все, Тимурка.
Они пожали друг другу руки. Риф задержал его ладонь и нацепил на запястье узкий браслет интенсивно-красного цвета.
– На хрена мне нерабочий напульсник? – спросил Тимур, вспомнив, что уже видел такие.
– Это не напульсник. Индивидуальный пространник. Билет в один конец до Марса. Вдруг захочешь вернуться.
– Одноразовый портал? – Тимур недоверчиво покачал головой. – Нерационально.
– Не одноразовый, просто автоматический без управления. Маршрут-то один, чего там управлять. Активизировал, прокинул проход с любого места и все. Браслет надевается один раз. Если нарушить целостность, он дезактивируется, понял? Надеюсь, еще увидимся.
Тимур зябко поежился. Тучка, что ли, налетела? Дрожал над асфальтом раскаленный воздух, и вяло трепыхались скрученные в трубочки листья на редких деревьях. Над головами по-прежнему расстилалось ослепительно-синее небо. В бездонной лазури вспыхивали сполохи, напоминающие северное сияние. Тимур остановился, разглядывая невиданное явление. Аутерские примочки или кто-то выкупил воздушное пространство, чтобы транслировать свою рекламу на весь мир? Разноцветные линии не желали складываться ни в изображение, ни в текст. Может, чтобы считать информацию, нужен какой-то гаджет в мозгу? Местные жители на иллюминацию в небе внимания не обращали. За годы каторги ты безнадежно отстал, старик, сказал он себе и в очередной раз воровато оглянулся. Не заметив слежки, запихнул поглубже проснувшуюся паранойю.
У них все получилось. На этой стороне их никто не встречал. Должно быть, на Земле каторжников давно списали со счетов, а на Марсе поднять тревогу уже было некому.
Очень хотелось пить. Ничего, почти пришли, успокоил себя Тимур и попытался прибавить шагу. В боку сразу закололо. Ненадолго заткнувшийся Слон снова завел свою шарманку о жаре и неправильности происходящего. У некоторых, бубнил он, в заднице, может, и мотор, а нормальным людям за ними не угнаться по такому пеклу.
А ведь он прав, подумал Тимур. Какой сейчас месяц? Май? Июль? На каторге смена сезонов определялась просто – пробивает мороз спецуху, значит, зима. Можно снять маску по пути к выработке – лето. Отслеживать точный день или месяц никому в голову не приходило, да и зачем? Сколько сумел прожить – все твое, а если помер какая разница в марте или в понедельник.
Многие новички первое время делали зарубки на стенках отсеков, считали дни, складывая их в недели. Но так было только хуже. Дни, проведенные на каторге, не исчезали бесследно, растворяясь в снежной круговерти Фригории, а с немой насмешкой смотрели на тебя, отравляя редкие минуты отдыха.
Тимур сам видел, как один из таких новичков спустя три недели остервенело царапал ногтями стену отсека. Кровь, сочащаяся из разодранных пальцев, впитывалась в окаменевшее тело живого корабля, украшая его абстрактным узором.
Тьфу! Тимур облизал пересохшие губы и попытался сглотнуть, но слюны не было. Это все позади, строго сказал он себе. Фригория, каторга, снегожорки… И даже аутеры. Мы вывели эту заразу! Стерли с лица не планеты даже – с лица Вселенной! И вернулись домой. Мы реально круты!
Впрочем, чтобы поставить точку и окончательно распрощаться с каторгой, нужно было закончить еще одно дело. Все эти годы ему снился один и тот же сон, который различался лишь в деталях – убийство любовника Рады, из-за которого они оказались на Фригории. Во сне он убивал Клевери каждый раз по-разному, но с одним и тем же финалом. Он смотрел в глаза мажора, из которых медленно утекала жизнь. Но за секунду до того, как они должны были угаснуть, Тимур просыпался. И ему хотелось выть от неудовлетворенного чувства мести.