– Моя благодарность к вам, доктор, не имеет границ!
– Вообще-то, я имела в виду доктора Праусса, который оказал первую помощь и доставил господина Ларина в больницу, – улыбнулась чилийка и повернулась к Тимуру. – Не торопитесь возвращаться на работу. Возможно, приступ был спровоцирован стрессом. Так что советую взять отпуск на пару недель и подлечиться.
– Вряд ли получится, – Тимур вопросительно посмотрел на шеф-редактора.
– Я лично за этим прослежу, – пообещал Гердт, подавая ему куртку.
– И еще: как вернетесь домой, запишите своего партнера на повторный курс аутолимфоцитотерапии.
– Мы коллеги, – возразил Тимур.
Врач его комментарий пропустила мимо ушей.
– Пусть обязательно пройдет курс через месяц, – строго сказала она. – Если аллергия и не пройдет совсем, то приступы станут не такими тяжелыми. Всего доброго.
Она вышла. Эдик проводил ее долгим взглядом, потом дернул подбородком и одним движением из благодушного колобка превратился в бульдога.
– Материалы при тебе? ГСБ до них не докопалась?
Тимур вытащил прозрачный кварцевый квадратик в пластиковом футляре и, отдав его Гердту, ощутил облегчение.
Тот аккуратно спрятал носитель в бумажник, убрал во внутренний карман. Пристально посмотрел на Ларина.
– Хрена с два, они у нас что получат! Дело хоть стоящее?
– Более чем. Честно говоря, я не знаю, как с этим быть дальше. Это не просто сенсация, Эдик. Это может привести к настоящей войне с аутерами.
У Гердта загорелись глаза, но мгновение спустя он натянул на лицо привычную равнодушную маску.
– Это уже не твоя забота, Ларин. Поезжай куда-нибудь, отдохни, займись здоровьем. Слышал, что медичка сказала? Да и ГСБ тобой интересуется… В общем, на какое-то время исчезни. Заляг на дно. Хватит с тебя. О гонораре и всех издержках не беспокойся. Ты же меня знаешь.
На дно, подумал Ларин. Может, попросить убежища у Терри на станции? Там-то его точно не достанут ни компетентные органы, ни Сегура, ни Гердт. А старик-то как обрадуется!
Воспользовавшись нежданным отпуском, Тимур решил навестить мать, которая после смерти мужа перебралась на южный берег Крыма.
Мама подкладывала "разносолы" из фуду, сетовала на то, что сын такой худой и бледный.
– Совсем не ешь, Тимурка. Ты не болен? – она машинально пощупала ему лоб, как делала это, когда он был маленьким.
– Все в порядке, мама, – отодвинулся он.
– В порядке? Я же слышу. Вон как присвистываешь. И щеки обветрены. Приступ недавно был? Я же чувствую.
Тимур обнял мать.
– Уже все нормально, поверь мне. Как ты?
– Хорошо. Как узнала, что ты будешь, сразу взяла отгулы на работе. Сообщил бы пораньше, нажарила бы тебе настоящих чебуреков, лапши настругала.
Она поцеловала его в щеку, взъерошила волосы и гордо сказала:
– А у меня есть твое последнее интервью. Мы на работе вместе слушали. Какой ты у меня молодец!
Она гордилась им, как когда-то мужем, но не спросила над чем он сейчас работает, и где был. Так было заведено в семье – если мужчина сочтет нужным, сам расскажет. Несмотря на хорошее образование, мать не сделала научную карьеру, потому что познакомилась с Лариным-старшим. Без сожалений она оставила работу, чтобы посвятить свою жизнь мужу, а потом и сыну, родившемуся несколько лет спустя. Дома всегда ждал горячий обед и ужин, выглаженная одежда, уют, чистота. Она обеспечила Ларину-старшему надежный тыл, в котором он так нуждался после смерти своей первой жены, матери Рифа. Благодаря ей он смог всецело посвятить себя науке. Дома постоянно собирались отцовские друзья, обсуждали мировые проблемы, решали судьбу отношений землян и аутеров, а мама кормила их, подавала-убирала, мыла, чистила. Отцовские друзья ее любили, посвящали шуточные стихи, нахваливали пирожки, а потом возвращались к своим дебатам, забыв о ее существовании. Мать была не против, она боготворила мужа. После его смерти ей не сразу удалось найти свое место в изменившемся мире. И, когда кто-то из отцовских знакомых предложил ей поработать в дельфинарии, мать с головой ушла в новое дело. Даже сменила место жительства.
Мать с воодушевлением рассказывала о питомцах и сотрудниках. Потом вдруг перешла на сюжет нового голосериала о приключениях земной девушки-астронавта и ее напарника бравого аутера. Тимур слушал рассеянно, думая о своем.
А ведь у нее выдуманное и реальное вызывает одинаковые чувства, вдруг понял Тимур. Эта мысль отчего-то поразила его. Столько удивительного произошло, человечество в лице отца и его коллег наладило прочные контакты с аутерами, жизнь стала совсем другой, а мама этого будто и не заметила! Тимур смотрел на увядающую кожу, тонкие белые руки, чуть тронутые первыми старческими пятнами. Таких, думал он, рядовых обывателей, миллионы. Даже если он напишет свою разоблачительную статью, на их жизнь это никак не повлияет. Им плевать.
Ну и пусть. Если удастся предотвратить катастрофу, какая разница, узнают ли простые люди об аутерах, пытавшихся украсть один из самых дорогих ресурсов на сегодняшний день.
Постой-ка, старик, сказал себе Ларин. А с чего ты вообще взял, что тут имеет место незаконная добыча природных ресурсов?
Уровень используемых технологий, размах аферы, вмешательство ГСБ… А что если существуют договоренности между аутерами и глобальным правительством, детали которых не разглашают? Обычная практика. Что может знать об этом рядовой журналист? Ничего.
Тимур понял, что мать давно уже молчит и смотрит на него долгим любящим взглядом, подпирая ладонью щеку.
– Что, мам? – смутился он.
– Как же ты сейчас похож на Дамира…
– Чем это? Ты же всегда говорила, что я в деда пошел.
– Да не внешностью, Тимурка. Дамир тоже вот так, бывало, придет с работы. Я говорю-говорю, о вас рассказываю, а он сядет, уставший, молчит, думает. Рассказывать ему ничего нельзя было, подписку ведь давал.
Тимуру вздохнул.
– Прости меня, мам, – он обеими руками сжал ее ладонь. – Отец всю жизнь тебя игнорировал, Землю от пришельцев спасал, а теперь и я не лучше.
– Ну что ты, Тимурка! Я еще в юности, когда с Дамиром познакомилась, решила для себя, что невозможно сделать всех счастливыми. Но если я смогу помочь хотя бы одному человеку, сделать его жизнь радостней, то моя жизнь будет иметь смысл. Мне было с ним хорошо, хотя мало кто мог это понять. Твой отец понимал и ценил. Вот посмотрела на тебя, вспомнила Дамира, и как будто на двадцать лет помолодела, – мать, улыбаясь, погладила Тимура по щеке и вдруг нахмурилась, спросила с тревогой: – Ты же не сегодня уедешь?
– Да нет, конечно, мам! Побуду у тебя пару дней. Может, недельку, если ты не против.
– Конечно, не против! Живи, сколько захочешь. Иди, прогуляйся к морю пока тепло, подыши воздухом.
– Потом. Ты же поговорить хотела…
– Иди-иди. Успеем еще наговориться.
На улице было тепло и сыро. Когда Ларин добрался до пустынного берега, сверху посыпал мелкий как пыль дождик. Тимур устроился под деревянным навесом, слушая пронзительные вопли чаек, носящихся над неспокойным морем. Вдохнул полной грудью вкусный соленый воздух. Запулил в серые волны гладким полосатым камнем… Он не заходил во Внешку уже больше трех суток и испытывал острейший информационный голод.
Надо попробовать привести в порядок мысли. Сопоставить факты.
Тимур вытащил из кармана найденный у матери бумажный блокнот и деревянный карандаш. Семейные реликвии, оставшиеся еще от деда. Мать рассказывала, что когда-то, до появления планшетов, всех детей целый год учили писать от руки. А в школе они должны были вручную копировать тексты из учебников, буква за буквой. Незадолго до того, как матери исполнилось пять, эту бессмысленную пытку отменили. Когда в школу пошел Тимур, о ручном письме никто и не вспоминал.
Вряд ли писать так уж трудно, подумал Тимур, раз этот навык развивали у шестилетних детей. К тому же, в нынешней ситуации, это практично. У бумажного блокнота нет выхода во Внешку, значит, никто не сможет получить к нему доступ.