— Даниил Романович, — говорил он, — человек ярко талантливый и так же ярко уклоняющийся от нормы. Талант и норма вообще враждебны. Личная его беда — безвкусица, которая из него так и прет. Его стихи, малиновый пиджак, псевдоним «Я. Мудрый»... Я говорю «беда», но это условно. Преизобилие во всем, отсутствие «умеренности и аккуратности», может быть, не беда его, а счастье. Самые блестящие идеи зарождаются как раз в таком умственном кавардаке.
— Его стихи ужасны, — содрогнувшись, сказала Магда.
— Мне они тоже не нравятся. Но, возможно, это ограниченность моего сознания, привыкшего к узкой специализации и относительному совершенству во всем. А Даниил Романович в своей откровенной неумелости даже трогателен. Вы бы посмотрели на его лицо, когда в каком-то журнальчике, чуть ли не «Следопыт», были напечатаны несколько его стихотворных строк! С какой невинной радостью он всем показывал этот журнальчик со врезкой: «Поэт Я. Мудрый сосредоточивает свой пафос на морально-космической теме»! В такие минуты из-под его сегодняшнего, скажем, зрелого облика выглядывает толстый мальчик, которому дали пирожное...
— Этот мальчик, — сказал Коринец, — вполне мог бы обойтись репутацией ученого и не позориться стихами.
— А вот поди ж ты, ему позарез нужно выразить себя еще и в поэзии. Знамение времени, очередной виток спирали. Когда-то в давние времена существовал тип всесторонне развитой выдающейся личности: ученый был одновременно и художником, и поэтом, и изобретателем, и врачом, иной раз — магом и шарлатаном. Потом человечество пошло по пути все более узкой специализации и на этом пути достигло больших успехов. И вот в наше время все чаще проявляются признаки обратной тяги — к универсализму. И Даниил Романович этому яркий пример.
— Ярко-малиновый, — хихикнула Лора.
— Это тяга не к универсализму, а к халтуре, — ворчливо сказал Малых. — Ему хочется задаром попастись на чужих угодьях. На наш век хватит точных наук, нерешенных задач. Каждую надо решать, надрывая пуп. Тут не порхание нужно, а честная усидчивость. Вы же сами, Игорь Константинович, остаетесь в пределах точных наук?
— Это во мне, как и в вас, говорит инерция мысли. Реликты мировоззрения философов-просветителей восемнадцатого века, веривших в универсальную силу разума. Полагавших, что спасение мира — в точном, трезвом знании. Это там, в восемнадцатом веке, корни позднейшего культа техники, веры в то, что технический прогресс сам по себе может дать человечеству счастье и процветание. Сегодня мы все больше убеждаемся, что это не так. Нельзя отрицать значения математики, физики, техники, но без должной гуманитарной основы они ничто...
Малых издал хрюкающее междометие.
— Но вернемся к предмету разговора — к нашему Даниилу Романовичу. Ему, с его талантом, тесно в рамках точных наук, он из них выламывается. В наше время немало таких, выламывающихся. Математик вдруг бросается в лингвистику, в теорию стиха, инженер — в психологию, социологию, медицину... На первых порах все это, может быть, не очень удачно. Не обладая должной гуманитарной культурой, они зачастую творят глупости, но сама тенденция прогрессивна. Время требует разрушения барьеров. Такие люди, как Даниил Романович, — ценнейшие мутанты в науке, от них пойдут новые линии. Думая о таких, выламывающихся, я всегда их жалею. В православном богослужении есть замечательные слова: «О плавающих, путешествующих, недугующих, страждущих, плененных и о спасении душ их Господу помолимся...»
— Игорь Константинович, неужели вы верующий? — спросила Лора с безграничным изумлением. — Вот уж не ожидала!
— Я не верующий, но получил строгое религиозное воспитание, моя бабка удивительная была женщина, столп добродетели. В детстве веровал, потом, разумеется, отошел от веры. Но до сих пор думаю, что во всем этом что-то было, чего не стоило отбрасывать. Например, понятие «грех». Это понятие жгло. «Не бросай хлеб на пол — грех». А десять заповедей? «Не убий», «Не укради», «Не послушествуй на друга своего свидетельства ложна»...
— Что значит «не послушествуй»? — спросила Лора.
— Краткий смысл этой заповеди: не пиши ложных доносов. В человеческом обществе должны существовать такие табу, нарушение которых внушает ужас. Упразднение их — одна из причин распространенности в наше время так называемых немотивированных преступлений. «Почему ты его ударил ножом?» — «А так...» Заметьте, что классические мотивы преступлений — корысть, желание получить наследство, устранить соперника и прочее — отошли, по крайней мере у нас, на второй план. В каноническом детективе прежде всего ищут, кому бы это могло быть выгодно? В условиях, когда преобладают немотивированные преступления, эта схема не годится. Надо бы создать новый жанр «антидетектив» — специально по расследованию абсурдных, нелогичных преступлений, не приносящих никакой выгоды преступнику...