— А я ведь знаю, зачем ты меня позвал, — сказала Даная, кончив охорашиваться. — Первый раз в жизни ты меня пригласил, всегда я тебе навязываюсь. Ты меня позвал, чтобы предложить... чтобы сказать... чтобы я больше не приходила.
— Спасибо тебе, что догадалась, — грустно и серьезно сказал Нешатов. — Я перед тобой виноват. Все, что между нами было, — не настоящее. И напрасно я на это пошел. Я старше, я мужчина, я должен был руководить.
— Ни в чем ты не виноват. Ты никогда не проявлял инициативы. Анна Кирилловна была права, она говорила: «Не ищите его, пусть он сам вас ищет».
— Анна Кирилловна? Неужели ты с ней откровенничала... насчет нас?
— Ничего тут плохого нет. Плохо, когда все варишь внутри себя, как ты. И все-таки догадалась же я, зачем ты меня позвал!
— По каким признакам?
— Глаза у тебя стали другие, почти осмысленные. Какое-то в тебе тайное счастье. Или я не права?
— Может быть, и права.
— И странно, как раз теперь, когда почти все тебя подозревают.
— Как раз теперь.
— А я тебя не подозреваю. Я всегда тебя отстаиваю.
— Не отстаивай. Не надо.
— Так что же, — почти крикнула Даная, — неужели это ты писал анонимки?
— Думай как хочешь.
— Думаю, что не ты.
Нешатов раздавил одну сигарету, зажег другую. В воздухе уже было горько от дыма. Окурки громоздились в пепельнице, два упали на стол. Он глядел на свежий рот Данаи, на характерную ложбинку от носа к верхней губе и думал: «Никогда больше я не поцелую этих губ. Не должен».
— Спасибо тебе за все, — сказал он искренне. — Спасибо, что помогла мне в трудное время. Прости меня, если можешь.
— Могу. В сущности, ты прав: нам не надо было быть вместе. Эта связь с тобой меня не радовала, а я создана для радости. Я в тебе запуталась. Ты — как клубок, с которым играла кошка. Где концы, где начала, не поймешь. Моя главная беда — одиночество, а ты его почти не нарушал. Сколько раз была с тобой — и все равно одна.
— Зачем же ты на этом настаивала?
— Любила.
— Теперь уже не любишь?
— Почти нет. Ты рад?
— Конечно.
— Вот и врешь. Ничего ты не рад. Ты бы хотел, чтобы я продолжала тебя любить, но там где-то, в отдалении. Разве не правда?
— Немножко правды в твоих словах есть. Это плохо, я постараюсь быть лучше.
— Юра, ты сам на себя не похож. Твое тайное счастье — в чем оно? Магда тебя любит?
— Магде нет до меня никакого дела.
— Жаль. Тебе нельзя без женщины, ты просто погибнешь.
— Как-нибудь.
— Юра, я тебе хочу напоследок сказать, чего у нас с тобой не хватало. Я не была тебе нужна. А это самое важное. Самые большие слова, которые мужчина может сказать женщине: «Ты мне нужна».
— Это верно. Это умно.
— Вот видишь, — улыбнулась Даная, — я иногда могу говорить умные вещи. Хотя и не умна.
— В тебе какой-то другой ум.
— Звериный. Как в кошке. Как в моем Чёртушке, который оказался не котом, а кошкой, Анна Кирилловна обнаружила. Кстати, она, кажется, тоже тебя подозревает.
— Я знаю.
— Вообще невесть что происходит в отделе. Все всех подозревают. Иногда мне кажется, что все думают, будто это я.
— Это резонно. Ты же умеешь печатать на «Наири»?
— Неужели ты всерьез на меня думаешь?
— Ни на кого я не думаю.
Помолчали.
— Мне уйти? — спросила Даная.
— Если можешь.
Глаза Данаи на миг налились слезами, которые сразу же ушли внутрь. Она подала ему маленькую, крепкую руку.
— Прощай, Юра. Не поминай лихом.
— Только добром.
— Я зайду попрощаться к Ольге Филипповне. Можно?
— Если она не спит.
— Если спит, разбужу. Она не рассердится.
...Не рассердилась. За стеной послышался тихий разговор, шорох, пролились капли «золотого дождя». Нешатов сидел, подперев лоб рукой. «Молодец Даная, — думал он, — никаких сцен, никаких упреков. Поздно я ее узнал. Жаль, не был с ней ласков. Теперь уже не исправишь».
Какая-то небольшая, горькая, благодарная любовь к ней все-таки копошилась в его душе. Он знал, что еще может ее удержать. Ему почти этого хотелось. Но нет, не надо.
Хлопнула дверь на лестницу, зарыдал лифт, и тут же, не постучавшись, вошла Ольга Филипповна.
— Еще одну выгнал! — сказала она, негодуя. — И чего они в тебе, дураке, находят? Ни кожи, ни рожи.
36. Напряженный день
Фабрицкий вернулся бодрый, помолодевший, коричневый, чуть прихрамывая на поврежденную ногу. То, что ему рассказала Галина Львовна, его возмутило, но не удивило. Трижды засеченный номер телефона явно его обрадовал: подтверждались его предположения, хотя и слегка фантастическим образом. Цель звонков была не вполне ясна. Что лежало в основе? Желание запугать? Зависть? Ненависть? Отдельные звенья головоломки не складывались в картину.